Все годы воспитания и муштры пошли прахом, от привитых манер и военной выправки не осталось даже следа, когда я схватил первую птицу и вонзил в неё выскочившие на свободу клыки. Да и какие манеры могут быть у дикого зверя? Птица голосила и била свободным крылом, пока не затихла. Крови в ней оказалось слишком мало, но кур было много…
Шум перепуганных квочек и лошадиное ржание привлекли внимание одного из смотрителей маяка. С фонарём и заряженным арбалетом он приблизился к курятнику. Скрипнула рассохшаяся дверь. Свет резанул меня по глазам, заставив зашипеть. Белые и пёстрые перья медленно оседали на загаженную помётом землю.
– Стой! Кто здесь? – выпалил мужик. – А ну не рыпайся! Выходи на свет, медленно выходи! И руки в гору подыми!
Смотритель прищурился и тут же отшатнулся, разглядев ночного вора с пернатой тушкой в руках. Этот перепуганный дебил нажал на спусковой рычаг. Тетива высвободилась из зацепа, болт скользнул по направляющему пазу и… вонзился в перекладину под потолком.
Я выплюнул пух и хотел объясниться, но маячник попятился и бросился бежать.
Вид удирающей добычи оказался невыносим.
Сорвавшись с места, я вмиг догнал его и повалил в уличную грязь. Он захлебнулся собственным криком, потому что я ещё не умел кусать правильно, и мои клыки разорвали артерию. Горячая, живая кровь окатила меня фонтаном. Она била прямо в глотку, я не мог толком глотать и тоже захлёбывался. Меня пробирала дрожь, ужас от содеянного и одновременное счастье – безумное во мрачной чистоте. Недоступное смертному, если у того всё хорошо с головой.
В дверях появилась супруга смотрителя: по женской простоте она выбежала на крики мужа, хотя следовало немедля запереться в глубинах каменного строения.
– Йонас, что тут у тебя творится?! – выпалила она, запахиваясь в наброшенный на плечи плащ. – О, предки, Йона-а-а-ас!!! – её голос сорвался в вопль.
Я поднял к ней окровавленное лицо и улыбнулся: праздник ещё не закончился.
Как же мне было хорошо… Я упивался багровым заревом свободы, точно всю прошлую жизнь провёл в заточении и лишь теперь, с ноги выбив дверь тесного узилища, вырвался в прохладу ночи, вдохнул полной грудью и больше не нуждался в морали, этике и всех писаных запретах.
Азарт охоты – ничего иного не существовало.
Совершенно потеряв себя в карнавале насилия, я поглощал чужие жизни одну за другой. Их кровь стала моим вином, и как же не терпелось мне откупорить все бутылки, приготовленные для дегустации радушным сомелье.
Ночь укутывала мир звёздной мантией, но её полотнище истончалось, пока вовсе не разошлось по швам. Через оконный проём на меня упали косые лучи рассвета, заставив отшатнуться в тень. Только сейчас пришло осознание сотворённого кошмара.
Растерзанный труп женщины у входа. Кровь на дощатом полу и стенах…
Багряный след уводил в проём распахнутой железной двери, что отделяла пристройку от массивного тулова башни. Маяковой прислуге, чью роль повсеместно исполняют родственники смотрителей, полагается ночевать там, за надёжными стенами, а дверь эта не должна отворяться до рассвета.
Сама башня не имеет окон, только узкие бойницы, не требующие даже решёток. Вахтенному смотрителю полагается запираться наверху, а в случае неизбежности проникновения неприятеля, дверь фонаря оборудована замками с обеих сторон: вампирам свойственно умение взбираться по отвесным поверхностям, а отогнать самострелами таких тварей, как я, не всегда удаётся.
