Мяса с рыбой я нигде не нашла, бурдюки с кровью тоже пропали. Пришлось подняться обратно на верхнюю палубу.
— Дядя Радек, а где все продукты, что в бочках были?
— А, мы всё за борт свесили, что б хотя бы водой остужалось. Погоди, сейчас достанем.
Пока Демир вытягивал канат с мокрым мешком на конце, блондин облокотился на планширь и спросил:
— Так чего там наш упырёк вчера со льдом-то натворил? Ты так кричала, перепугалась, поди.
Я не придумала, что ответить, так что просто пожала плечами. Допрашивать меня не стали, просто вытащили плотно завёрнутый в парусину кусок говядины для борща и забросили мешок обратно.
Поставив котелок с мясом на огонь, я стала нарезать овощи. Получалось всё монотонно, я впала в какое-то пустое состояние, делала всё неосознанно. Ни с кем больше особо не разговаривала, хотя ребята заходили. На любые расспросы отвечала односложно, на попытки перевести всё в шутку — вымученно улыбалась.
Мне не нужна их жалость и притворное веселье. Обсуждать произошедшее я не хочу, а в самых горячих местах даже не могу, потому что Рихард запретил.
Пока готовила, пару раз снова поднималась наверх. Сегодня обе вахты были на ногах и при деле, потому что последствия вчерашних бед надо устранить. Из трюма доносился шум. Я вспомнила, что выронила там пращу. Спустившись, обнаружила дядю Войко: он переставлял вскрытые ящики и бочки, посматривал в какие-то бумаги и раскладывал раскиданные вещи. Ему помогал дядя Эмил: сметал осколки фарфоровых изделий, наверняка страшно дорогих.
При виде кавардака, нахлынула непрошеная волна воспоминаний о том, как меня затащили сюда бандюки, но я одёрнула себя.
Они мертвы и больше не тронут меня.
Вилы в животе, разбитый череп, разодранное горло, свёрнутая шея…
Снова одёрнула себя и убежала по ступеням раньше, чем старпом разогнул поясницу и посмотрел на меня с добродушной усатой улыбкой, полной сострадания.
За обедом царила напряжённая атмосфера, все старались ненароком не ранить меня, порой в тишине становились слышны не только привычные стоны шпангоутов и скрип светильников на крюках, но и шорох верёвочек, на которых висела столешница.
Однако ребята всё же проболтались о кое-каких интересных моментах, от которых мне стало ещё хуже. Я узнала про контрабанду, из-за которой всё случилось. Оказывается, вот что за ценный груз Рихард так хотел побыстрее вернуть. Всё же он задница…
Здоровенная клыкастая задница!
— Ты хоть немного поешь, — сказал Войко, прихлёбывая борщ с хлебушком.
Я нехотя пихнула ложку в рот, но вкуса вообще не почувствовала. Навалилось тяжёлое, гнетущее чувство неотвратимости ещё худших бед, чем уже случились.
После, когда все разошлись, а я взялась переставлять тарелки в судомойню, Войко осторожно сказал:
— Лапушка, если тебе нужно поговорить, обсудить с кем-то…
— Нет, — помотала я головой. — Ничего не хочу вспоминать.
Он просто кивнул и больше не стал пытаться меня растормошить.
Разобравшись с кухней, я всё же притащила в каюту тазик — но не для мытья, а для стирки. Вытаскивать окровавленное бельё на обозрение команды я бы ни за что не стала, так что постираюсь прямо здесь. И если немного мыльной водички затечёт в щели к спящему вампиру — я не виновата, обстоятельства.
