Мальчик встал. Он был худой, черный и высокий. Медленно, не сводя глаз со Штайнера, он приблизился к чемодану. Быстрым звериным движением он схватил чемодан и тут же почти отпрыгнул назад, словно боялся, что Штайнер отнимет у него добычу. Он немедленно утащил чемодан в соседнюю каморку. Двое других быстро последовали за ним, плотно прижимаясь друг к другу, как две большие черные кошки.
Штайнер взглянул на папашу Морица.
– Что ж, – сказал он с облегчением. – Значит, они давно знали…
Мориц Розенталь мешал суп.
– Теперь они уже не так переживают. Они видели смерть матери и двоих братьев. Поэтому теперь это уже не так действует. То, что случается часто, уже не так действует.
– Или действует еще сильней.
Мориц Розенталь взглянул на него из-под морщинистых век:
– Нет – если ты еще очень молод. Если ты очень стар – тоже уже нет. Промежуток – вот это скверное время.
– Да, – сказал Штайнер. – Паршивый промежуток – пятьдесят лет.
Мориц Розенталь миролюбиво кивнул.
– Теперь я уже не так о них беспокоюсь. – Он прикрыл кастрюлю крышкой. – Мы их уже пристроили, – сказал он. – Одного Мейер заберет с собой в Румынию. Второго отдадут в детский приют в Локарно. Я знаю там одного человека, который за него заплатит. Старший покамест останется у Бернштейна.
– Они уже знают, что им придется расстаться?
– Да. Это тоже не слишком их пугает. Скорее они считают, что им повезло. – Розенталь обернулся. – Штайнер, – сказал он, – я знал его двадцать лет. Как он умер? Он выпрыгнул?
– Да.
– Его не вышвырнули?
– Нет. Я был при этом.
– Я услышал об этом в Праге. Говорили, что его вышвырнули. Тогда я вернулся сюда. Присмотреть за детьми. Я когда-то обещал ему это. Он был еще молодой. Всего шестьдесят. Не думал я, что все так получится. Но он немного свихнулся с тех пор, как умерла Рахиль. – Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. – У него было много детей. У евреев часто так бывает. Они любят семью. Хотя, в сущности, им не следовало бы ее иметь. – Он закутался плотнее в свою крылатку, словно его знобило, и показался вдруг очень старым и усталым.
Штайнер вытащил пачку сигарет.
– Как давно вы уже здесь, папаша Мориц? – спросил он.
– Три дня. Нас один раз поймали на границе. Я перешел с одним молодым человеком, которого вы знаете. Он мне о вас рассказывал. Его зовут Керн.
– Керн? Да, я его знаю. Где он?
– Тоже где-то здесь, в Вене. Я не знаю где.
Штайнер встал.
– Попробую его найти. До свидания, папаша Мориц, старый бродяга. Бог ведает, когда увидимся.
Он зашел в каморку, чтобы попрощаться с детьми. Все трое сидели на одном из матрацев, разложив перед собой содержимое чемодана. Мотки пряжи были аккуратно сложены в кучку; рядом лежали ремни, мешочек с шиллингами и несколько пакетиков с шелковыми нитками. Белье, ботинки, костюм и другие вещи старого Зелигмана еще оставались в чемодане. Увидев вошедших Штайнера и Морица Розенталя, старший непроизвольно прикрыл вещи руками. Штайнер остановился.
Мальчик посмотрел на Морица. Его щеки раскраснелись, а глаза блестели.
– Если мы это продадим, – сказал он возбужденно и указал на вещи в чемодане, – будет на тридцать шиллингов больше. Тогда мы сможем сложить все деньги и еще взять материю – шотландку, шерстяную ткань с начесом и чулки тоже – на них больше заработаешь. Я прямо завтра начну. Завтра в семь начну. – Он серьезно и очень напряженно глядел на старика.
– Хорошо! – Мориц Розенталь погладил его по узкой голове. – Завтра в семь начнешь.
