– Не только поэтому. Но она тоже в Вене.
Штайнер улыбнулся в темноте.
– Представь, крошка, что ты путешественник. А у путешественников должны быть приключения; но ничего такого, что вырывает у них кусок сердца, когда надо идти дальше.
Керн промолчал.
– Это отнюдь не умаляет ценности приключений. И не служит обвинением сердцу. И тем более не виноваты те, кто дает нам по дороге немного тепла. Может быть, немного виноваты мы сами. Тем, что берем, а отдаем так мало.
– Я думаю, что вообще ничего не могу отдать. – Керн вдруг пришел в отчаяние. Что ему вообще было известно? И что он вообще мог дать Рут? Только свое чувство. А ему казалось, что это – ровно ничего. Он был молод и не ведал, что это – всё.
– Нет ничего такого, что больше, чем немного, крошка, – сказал Штайнер. – Это – почти всё.
– Смотря по тому, чьё – всё.
Штайнер усмехнулся.
– Не бойся, крошка. Все, что человек чувствует, – правильно. Окунайся туда с головой. Только не зависай. Завтра пойдем к Поцлоху…
– Спасибо. Я здесь наверняка отлично высплюсь…
Керн отложил в сторону свою сигарету и уткнулся в подушку незнакомой женщины. Он все еще был в отчаянии; но и почти что счастлив.
IX
Директор Поцлох был шустрый маленький человек с растрепанными усами, огромным носом и пенсне, которое вечно сваливалось с носа. Он всегда страшно торопился; больше всего тогда, когда делать было нечего.
– Что случилось? Быстро! – сказал он, когда Штайнер зашел к нему с Керном.
– Нам ведь нужны подсобники, – сказал Штайнер. – Днем – для уборки, вечером – для телепатических опытов. Вот я привел. – Он указал на Керна.
– Он что-нибудь умеет?
– Он сумеет все, что нам понадобится.
Поцлох прищурился.
– Знакомый? Что он просит?
– Еда, жилье и тридцать шиллингов. Пока.
– Это целое состояние! – вскричал директор Поцлох. – Гонорар кинозвезды! Вы хотите меня разорить, Штайнер? Почти такие деньги платят легально нанятому рабочему, – прибавил он миролюбиво.
– Я согласен без денег, – быстро отреагировал Керн.
– Браво, юноша! Вот так становятся миллионерами! Скромность способствует карьере! – Поцлох шумно высморкался и поймал соскользнувшее с носа пенсне. – Но вы не знаете Леопольда Поцлоха, последнего филантропа! Вы получите гонорар. Пятнадцать шиллингов наличными в месяц. Я сказал: гонорар, дорогой друг. Гонорар, не жалованье! С этой минуты вы – артист. Пятнадцать шиллингов гонорара – это больше, чем тысяча шиллингов жалованья. Он умеет еще что-нибудь, особенное?
– Немного играет на рояле, – сказал Керн.
Поцлох энергично насадил на нос пенсне.
– Умеете играть тихо? Для настроения?
– Тихо лучше, чем громко.
– Отлично! – Поцлох преобразился в фельдмаршала. – Пусть подрепетирует что-нибудь египетское. Для распиленной мумии и дамы без живота нам пригодится музыка.
Он исчез. Штайнер, качая головой, смотрел на Керна.
– Ты подтверждаешь мою теорию, – сказал он. – Я всегда считал евреев самым глупым и легковерным народом на свете. Мы бы вырвали у него чистых тридцать шиллингов.
Керн улыбнулся.
– Ты не учитываешь одного: панического страха, воспитанного в нас за несколько тысяч лет погромов и гетто. Если принять их в соображение, то евреи – просто отчаянно смелый народец. И в конце концов, я всего лишь жалкий полукровка.
Штайнер ухмыльнулся.
– Ну ладно, тогда пошли есть мацу. Мы собирались отпраздновать праздник кущей. Лило – отличная повариха.
Заведение Поцлоха состояло из трех аттракционов: карусели, тира и панорамы мировых сенсаций. Штайнер сразу же, с утра, ввел Керна в курс его обязанностей. Он должен был чистить бронзовые части лучших лошадей карусели и подметать карусель.
