Дом мне понравился еще до того, как я его увидела, уже на подходе я влюбилась в его высоченный, мощный забор. За таким забором, реально, как за каменной стеной, – улыбаюсь получившемуся каламбуру.
Лавируя между телег и палаток беженцев, подходим к воротам, там уже мечется маленький вертлявый человечек. Увидев нас, он надевает на свою крысиную мордочку лучезарную улыбку и бросается в объятия.
– Куда это ты разогнался? – Моя защитница как всегда на страже.
Веронея, спасибо тебе за то, что ты есть, – возношу хвалу ее железной руке, схватившей вертлявого за горло. От одной мысли, что его маленькие потные лапки обнимают меня, становится нехорошо.
– Отпустите меня! – Вопит маленький человечек, болтая оторванными от земли ногами. – Я поверенный семьи Колини.
– Отпусти его, Вея. Только аккуратно. – Вовремя спохватилась, вспомнив падение Гани.
Дав время прийти в себя ошалевшему от такой встречи нотариусу, предлагаю ему вернуться к цели нашего прихода.
– Показывайте.
Человечек повертел помятой шеей, осуждающе посмотрел на лыбящихся Ристана и Гани и, надо отдать ему должное, повел себя достойно.
– Позволю себе все-таки представиться. – Он склонил голову. – Поверенный торгового дома Колини, нотариус Еремий Сорци.
А малыш – то ничего, держится, усмехаюсь про себя.
– Нам, я думаю, представляться не надо, так? – Смотрю прямо в маленькие бегающие глазки.
Поверенный подтверждающе кивает и идет к воротам.
– Прошу. – Он открыл небольшую калитку, спрятавшуюся в тени огромных ворот.
Прохожу за ним и словно пересекаю границу между адом и раем. С прокаленной солнцем, орущей, переполненной горем улицы, в одно мгновение попадаю в тихую, зеленую благодать.
– Так не бывает. – Вырывается у меня.
– Вижу, вам нравится. – Довольная мордочка нотариуса чувствует себя отомщенной.
– Не то слово. – Я в восторге и не хочу претворяться.
– Но как, объясните мне как? – Я показываю в сторону забора. – Там десятки тысяч людей, чуть ли не на головах друг у друга ютятся, а рядом стоит огромный пустой дворец. Как такое возможно?
Еремий сморщился как от зубной боли.
– Дом принадлежит семье Колини, и только они могут им распоряжаться, может быть, они и пустили бы беженцев, но их сейчас нет в городе и связаться с ними невозможно.
Да, да, – всепонимающе киваю, – чтобы пустить нас за бешеные деньги, разрешение не понадобилось. Все понимаю, разговор бесполезный, но не могу остановиться.
– Пусть так, но почему люди сами не займут пустующие дома, а их, думаю, немало в городе?
Поверенный продолжает морщиться, видно, что тема ему крайне неприятна.
– Знаете, несмотря на войну, в городе по-прежнему правит закон, и частная собственность неприкосновенна. – Теперь он уже не смотрит мне в глаза.
– Ладно, не мучайся, пошли дальше. – Прекращаю дурацкий разговор, кто я такая, в конце концов, чтобы судить. Сама собираюсь отгородиться от людей высоким забором.
Идем по дорожке, выложенной мраморной плиткой, садик небольшой, но очень уютный даже в своем запущенном виде. Могучие деревья чередуются с кустами в ярких тропических цветах, где-то высоко в кронах щебечут птицы, а солнце пробивается сквозь листву мягким рассеянным светом.
В этом раю с трудом верится, что всего в нескольких метрах идет война, и люди с легкостью убивают друг друга. Эти мысли портят мне впечатление, и я всячески стараюсь от них избавиться. Не сегодня, Валерия Сергеевна, давай ты займешься спасением всех обездоленных завтра, а сегодня просто порадуйся. Может быть, завтра тебя бросят в тюрьму, и ты будешь жалеть о том, как бездарно потратила счастливые минуты.
