Возраст гусеницы - страница 11

Я сунул полузавернутую в бумагу статуэтку обратно на полку и поспешил к входной двери.

– Иду! – крикнул из коридора, поскольку стук затих, и я испугался, что почтальон уедет, не дождавшись меня.

Повозившись с замком, распахнул дверь и зажмурился. В потоках яркого света на пороге стояла она. Я успел разглядеть силуэт. Замер, не решаясь открыть глаза. Боясь одновременно того, что она исчезнет, и того, что она и вправду вернулась.

– Привет. – В голосе, совсем не похожем на мамин, слышалась неуверенность. – Я не вовремя?

Я распахнул глаза и, щурясь на свет, уставился на ежащуюся в легкой куртке одноклассницу.

– Дюлле? Ты чего тут?

– А… вот проезжала мимо и решила заскочить… – Она робко улыбнулась и подняла руку, с которой свисал на ремешке велосипедный шлем, белый, с цветочками вдоль края. – Ребята за тебя переживают. – Между бровями у нее появилась морщинка, глаза стали серьезными. – Ты на занятиях не появляешься. Четвертый день уже. На звонки не отвечаешь. А в соцсетях тебя нет.

Я переступил босыми ногами, которые холодили плитки пола и залетающий снаружи ветер.

– Да у меня все нормально. Просто… дел всяких много. С бумагами. Ну, там, страховки, пенсии… Сама понимаешь.

– Значит, нормально, – повторила за мной Дюлле, меряя меня взглядом с головы до ног. При этом ее вздернутый нос забавно сморщился.

Я машинально провел пятерней по волосам и скользнул глазами вниз по собственной персоне. Хм. Белую когда-то футболку украсили бурые разводы на груди и животе, растянутые треники на коленях посерели от пыли, будто я где-то на карачках ползал. Я вытер о них неприятно липкие пальцы. Когда я был в душе последний раз? Кажется, перед похоронами? Ну и несет же от меня, наверное…

– У вас, кстати, звонок не работает, – пробормотала Дюлле, смутившись непонятно от чего. – Жмешь на него, и ничего. Стучать вот пришлось.

Я высунулся за дверь. Надавил на серую резиновую кнопку. Тишина беззвучно рассмеялась надо мной беззубым ртом коридора.

– Наверное, батарейка села, – оживленно объявила Дюлле. – У нас так было один раз. У тебя есть батарейки?

Я пожал плечами.

– Вроде были где-то.

– Хочешь, помогу поменять? Я умею.

– Да я сам могу.

– Ну да… – Дюлле потерянно мялась на пороге, поглядывая в темноту коридора за моими плечами. – А… может, я тогда помогу батарейку найти? Тут такая специальная нужна, как пальчиковая, только маленькая.

– «А двадцать три», – буркнул я на автомате, продолжая торчать в дверях.

Дюлле заправила за ухо рыжую прядь, которую ветер все норовил бросить ей в глаза.

– Ну так… я помогу найти?

Что-то в ее настойчивости пробилось ко мне. Я подумал о пустом темном доме за спиной, о скрипе половиц, о ночном смехе, о безумии, плетущем паутину в углах. Быть может, эта девчонка могла бы хоть ненадолго разогнать тени. Осветить углы пламенем своих волос, разбить тишину на осколки своим звонким голосом. Но потом я вспомнил о маминых вещах. Они все еще были повсюду. Она все еще присутствовала. Наполняла дом своим запахом, своим дыханием. Привести кого-то сюда сейчас показалось вдруг кощунством. Словно нарушить покой мавзолея, открыв его для туристов. Я еще не был к такому готов.

– Слушай, Дюлле, давай… – Я взялся за ручку двери, просто взялся за ручку, но она уже все поняла, и ее лицо потухло, словно дом отбросил и на нее свою тень.

Она отступила на шаг, и тут на нее рухнуло небо.

Так часто бывает на западном побережье и особенно у нас на острове. Погода резко меняется, порой много раз на дню. Солнце еще светит, а уже идет дождь. Дождь переходит в град. Град в снег. Снова выглядывает солнце, зажигая повсюду радуги. Ветер меняет направление, то загоняя воду в залив и затопляя пристань, так что машинам приходится не заезжать, а почти заплывать на паром, то выталкивая воду обратно в море и обмеляя судоходный канал. В последнем случае с острова на материк и обратно можно добраться только на вертолете. Если, конечно, у тебя нет лодки-плоскодонки.