но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Мы будем умирать. Будем ли мы перед смертью молиться, зависит не в последнюю очередь от того, молимся ли мы сейчас. Удостоит ли нас Господь смерти «безболезненной, непостыдной, мирной» – это вопрос. Может быть, самый важный вопрос.
И мы будем стареть. Мы уже стареем. В этих печальных словах есть немножко радости о том, что избавление приближается. Кто знает, удастся ли нам дожить до почтенного возраста и полной седины? Если удастся, то сохраним ли мы ясный ум и твердую веру, пока неизвестно.
Важно принять жизнь как подарок и отпущенную чашу допить до капли, ничего не проливая и не расплескивая. Важно жить так, чтобы, пребывая еще на земле, душевные корни пускать в иную, пока еще невидимую для глаз жизнь, и к ней готовиться.
И мы будем стареть. Мы уже стареем. В этих печальных словах есть немножко радости о том, что избавление приближается.
Жизнь молодых людей полна целей и планов. Но есть своя цель и у старости. Звучит она грозно, и коротко, и не всем понятно. Цель старости – приготовиться к вечности и шагнуть в нее с молитвой Симеона: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…»
Жизни, которые больше столетия
Есть такая наука геронтология. Наука о старости и о продлении жизни. Мы садимся за праздничный стол и поем друг другу: «Многая лета». На день рождения и прочие праздники мы желаем друг другу долгих лет. Желают этого в разных культурах, на разных языках. И есть реальные люди, которые прожили сто лет. Но они прожили сто лет не по мирским привычкам и законам, то есть с колбасами, котлетами, валянием на диване и пошлыми сериалами. Нет, они жили в пустыне, в борьбе, войне, без еды и питья. Но прожили сто и более лет. А те, кто живет иначе – они живут, как чахнут, и уже к 70 годам превращаются в полные развалины. Конечно, есть исключения. И вот об этом я бы хотел поговорить.
И мы, мирские люди, хотим жить долго. Зачем долго жить? Чтобы дойти до состояния развалюхи и чтобы тебя возили на каталке в доме престарелых? Доживи до ста лет, но бодро, на своих ногах!
Преподобный Иов Почаевский, о котором речь пойдет ниже, прожил в монашестве долгие годы. Принял монашеское имя Иов в честь Иова Многострадального, которого Господь Бог сильно испытывал и искушал во образ Сына своего. Иов – это образ Христа. Униженный, мучимый ни за что, при этом сохранивший верность Богу и не отчаявшийся.
Так они жили, эти люди. Мало ели, мало пили, никаких удовольствий в жизни – скажем по-нашему: мороженого они не ели. Знал одного монаха – он правда мороженого никогда в жизни не ел. Рассказал мне, как в детстве грыз сухари, и сухари были такие твердые, что у него по деснам кровь текла. Эти люди прожили в монашестве всю жизнь – на сухарях. Сто лет жизни, из которых каждый год настолько был насыщен, что если его раздробить по кусочкам и повесить на плечи – то нужно было бы двадцать, тридцать, сорок человек, чтобы поднять эту тяжесть. А они так жили.
И мы, мирские люди, хотим жить долго. Говорим: многая тебе лета, сто лет, и так далее, и тому подобное. На самом деле есть люди, которые долго живут. Вот тот же Пимен, тот же Антоний Великий, тот же Иов Почаевский, и другие – они живут сотнями лет, но как живут? Для чего мы желаем друг другу жить долго? Чтобы наслаждаться, что-то вкушать духовное или телесное и находиться на пике разных наслаждений? А эти люди живут долго для того, чтобы трудиться, трудиться и трудиться. Работай и молись. Работают, молятся, молятся, работают. С бесами воюют и другим помогают.
