Партию в два десятка газеты «Правда», спрятанную в потайной карман на спине пиджака, Петер повёз на почту, оседлав новый велосипед уже следующим днём. Только теперь перед въездом в Хиславичи он прятал его в лесу, пристёгивая специальным замком к дереву. Авдотья Никитична, получив газеты, подняла список подписчиков и разнесла «Правду» после работы по домам вместе с какими-то бланками из управы. К сожалению, подобное распространение прессы продолжения не получило. Кто-то испугался провокации, и большинство газет, оказавшихся в гетто, сами евреи принесли в комендатуру. Судьба этих несчастных оказалась печальна. Сам же Дистергефт навестил госпиталь. Сочувствующий своим соотечественникам немец подозрений ни у кого не вызвал, тем более что с собой он принёс наполненный зёрнами кофе кулёк. Врачи были в восторге, раненые раздували ноздри в попытках вдохнуть как можно больше столь забытого аромата. Естественно, напиток достался только офицерам. Солдаты довольствовались «вторым отжимом», это когда гущу заварили повторно, но даже его предпочли эрзацу. Об этом случае доложили, и из комендатуры примчался фотограф-любитель, недавний пациент госпиталя, запечатлевший Дистергефта на фоне выздоравливающих солдат с кофейником и чашками. Представитель научных кругов и вермахт, иначе знания и сила в одном флаконе. Подобные аллегории во время войны всегда в почёте. Вскоре этот снимок был опубликован в Рейхе, в газете «Атака», а Петер Клаусович стал узнаваемым лицом, перед которым теперь открывались многие двери, по крайней мере, в больнице уж точно.
* * *
Перед двумя путниками, вышедшими из леса на большак, открылось широкое холмистое поле, на котором сновали фигурки людей, вяжущие последние снопы. Высокий, широкоплечий мужчина в однотонном костюме по последней венской моде и маленькая девочка с беретом, из-под которого выглядывали две косички, шли и о чём-то беседовали. Дорога, подобно ленте, извилисто петляла, обходя возвышенности и, казалось, что конца ей не видно. В первый день осени Петер Клаусович пришёл в Хиславичи вместе с Дайвой. В одной руке он нёс портфель, а второй держал девочку за ладошку. Одетая в белую блузку с галстуком и тёмно-синюю юбку, как её немецкие сверстницы из «Союза девочек», Дайва смотрелась бельмом на глазу среди поселковых детей. Улицы, за исключение предместья, отделённого от центра села оврагом пустовали. И если в русской части, где поселились оккупанты, и было хоть какое-то движение, мальчишки кричали: «Смотрите! Немка, немка идёт», – кидая в мужчину с девочкой огрызки груш, то по окольной дороге к управе их встретила тишина. В Хиславичах к тому времени существовало гетто со всеми его правилами и на дорогу выглядывали в основном старики, которые уже ничего не боялись. Пройдя мимо беседки госпиталя, Петер поприветствовал вышедшего покурить врача и, приняв его приглашение, присел на лавочку. Дайва пристроилась чуть в стороне.
– Петер, – начал разговор врач, – у вас дочка – красавица.
– Племянница, – поправил его собеседник.
– Извините. Зря вы водите её по улице. Заместитель коменданта Майс любит устраивать публичные казни. Я вам как педиатр говорю, это зрелище не для детской головки.
– Что делать, – посетовал Дистергефт, – начался учебный год. Иду в управу, узнавать, будет ли работать школа?
В этот момент к госпиталю подъехал автомобиль. Из «фиата», прозванного в народе за компактность «мышкой», выскочил солдат. Оббежав машину сзади, видимо, чтобы не загораживать своим телом «царю и богу» Хиславичей в одном лице архитектуру бревенчатого дома, открыл дверь, вытягиваясь в струну. Спустя пару секунд из салона высунулись начищенные до блеска сапоги, а затем вальяжно вылез и сам пассажир. Начальник района Шванде. Брезгливо посмотрев на покрытый пылью и грязью автомобиль, немец прошёл рядом с беседкой по дорожке к крыльцу и как только денщик-водитель подсуетился с дверью, исчез в приёмном покое госпиталя.
