Читать онлайн Инна Баханцева - Возвращение Ангела

Сон Жени. Натура. Лесополоса. Режим.

…Волк бежал краем леса…

…Где-то за облаками угадывалась луна. Но и солнце за горизон-том – тоже. Наверное, по этой причине всё вокруг казалось таким

неестественным: и слишком низкие тучи, и чёрная, будто выгорев-шая, трава, и сам волк, зависший в отчаянном прыжке между небом

и землёй, на грани дня и ночи…

Тюрьма. Камера.

Но это – сон.

Потому что тело волка как-то незаметно (наверное, из наплыва

в наплыв) оборачивается очертаниями человека, спящего на тесной

железной койке. Слышно, как он стонет или, может быть, даже плачет, зарывшись лицом в подушку…

Сон Жени. Натура. Лесополоса. Режим.

…И опять в кадре волк.

…Внезапный выстрел разрывает тишину не наступившего ещё дня.

…Человек на койке закрывает ладонями уши…

…Ещё один выстрел… Потом – ещё. И ещё… И все они

попада- ют в цель – в волка.

…Роняя изо рта пену, окрашенную кровью, он, непонятно, как, продолжает свой странный, стремительный бег…

Тюрьма. Камера.

Но после каждого выстрела кричит человек. Громко, как зверь.

Долго и протяжно… И просыпается от своего же крика…

Идут вступительные титры фильма (игровые).

Первая серия.

Тюрьма. Камера.

…Звякнули ключи в чьих-то руках, заскрежетал замок, громко

хлопнула где-то металлическая дверь. «Подъём!» – знакомый, с хрипотцой голос.

Привычные звуки медленно возвращают его к реальности.

Тюрьма. Камера-одиночка. Кровать вбита в бетон. Стол, стул

– тоже в бетон. Умывальник. Унитаз. Гладкие, слегка запотевшие

стены, покрытые толстым слоем масляной краски

неопределённого цвета. Окошко где-то под потолком. Всё как

обычно.

Но это – «вышка». Камера смертников.

– Ангелин! Подъём! – ещё раз кричит дежурный.

На этот раз лично ему, заглядывая в глазок.

И начинается новый день. Как новая жизнь. И надо жить.

Сколько? Одному богу известно. И он, прежде чем начать жить, подходит к окну, точнее, к стене, в которой оно пробито, и, далеко

откидывая голову, пытается рассмотреть небо…

…Моется долго, время от времени задумываясь, глядя ку-да-то вдаль. Потом снова склоняется над краном.

«Завтрак!» – раздаётся за дверью всё тот же голос. Дежурный

заглядывает в «шнифт», и откидывается окошечко «кормушки».

…На столе дымится тарелка с баландой. Он отодвигает

её от себя и задумчиво мнёт в руке ломоть вязкого чёрного хлеба…

Ест он, тоже не торопясь. А куда спешить? Теперь, чем медленнее, тем лучше. Так ему кажется.

После завтрака – ещё одна процедура, тоже привычная.

Снова щёлкает окошко в двери, и чей-то голос спрашивает:

«Есть жалобы? Просьбы?». Он нарочно тянет с ответом, будто думает. «Ну, где ты там?» – нетерпеливо стучит задвижкой дежурный. И

только тогда он произносит едва слышно:

– Жалоб нет.

Окошко закрывается.

Здесь завершаются вступительные титры, и на этом фоне вместе

со скрежетом захлопнувшейся задвижки появляется титр: 2

Вышка

Коридоры тюрьмы.

…Его ведут длинными лабиринтами коридоров, переходов, лест-ничными пролётами. Один конвойный рядом, пригибая его лицом

почти к самому полу, другой – сзади. Руки не просто за спину, а в наручниках.

Его ждёт следователь.

Комната для встреч со следователем.

Наручники в комнате перестегнули: один конец зацепили за

ножку стула, вбитого в бетон пола, другой – за одну руку

заключенного. Следователь молча кивнул оставшемуся в комнате

конвойному. Другой вышел из комнаты и встал за дверью.

– Ну что, Ангелин, утро вечера мудренее? – не здороваясь, говорит следователь и открывает лежащую на столе папку. —

На- думал? Будешь помогать следствию?

Заключённый молчит. Только желваки ходят на скулах.

– Не пойму я тебя… Ты и сам знаешь – признаться всё равно

придётся… Обстоятельства, связанные с твоим делом, настолько… э-э-э… как говорится, очевидны, что нет никакого

смысла отпи- раться… это в твоих же интересах, – говорит

торопливо, потирает ладони, а глазки мелкие, близкие к

переносице, бегающие и совер-

шенно бесцветные. – Вот… тут твои отпечатки… бумажка к бумажке, черным по белому, в соответствии с буквой действующего законо-дательства нашего… российского… Так что не будем в игры играть

…детские… Лучше – всё как было… Как на самом деле было… И тебе

легче станет, и мне, как говорится, время дорого… топчусь на месте

по твоей милости… Начальство ругает… Ну как, согласен?

Ангелин молчит.

– Вы поймите, Ангелин, – переходит вдруг на официальный

тон следователь, – тут… как говорится… всё против вас, —

хлопает ладонью по пухлой папке. – Всё! Вот… – нервно листает

дрожа- щей рукой страницы дела. – И свидетельские показания, и… как говорится… вещественные доказательства, – одна из бумаг

выле- тает из папки, и он, не успев её поймать, ныряет за ней под

стол. – Давай уж, начинай… – из-под стола продолжает он.

– Что давать? Кому? – усмехается заключённый.

3

– Начинай, рассказывай. И не как в прошлый раз, а все честно, как было…

– А нечего рассказывать… Рассказывал уже… Был я в этом

кафе… Позвонили… позвали… Я и пошёл… Поднялся на

второй этаж… А там все уже лежат… готовые…

– И это всё? – запыхавшись, появляется из-под стола следователь.

Заключённый молчит. Только в упор, остро, как лезвия ножа, смотрят голубые глаза.

– Всё.

– Ну, что ж, тогда я расскажу… А ты, как говорится, послушай…

Может, вспомнишь что… В тот день тебе никто не звонил…

– Звонили, – настаивает заключённый. – Кабан звонил…

Кабанов…

(Поначалу издалека, а потом всё ближе и явственней слышатся

долгие, назойливые звонки…)

– Нет. Ты сам назначил встречу в кафе «Полёт» своим бывшим

дружкам.., а потом…

Голос следователя постепенно пропадает, а на экране появляется другое изображение – размытое, нечёткое, как бывает на люби-тельской плёнке.

Кафе «Полёт».

…Ангелин входит в кафе с автоматом под полой пальто, хладно-кровно расстреливает сидящих там людей, бармена и двух официан-ток, затем спокойно обходит всех для контрольного выстрела. Выйдя

из кафе, бросает автомат в кусты и преспокойно садится в машину…

На последних кадрах этого рассказа слышится чей-то негром-кий смех. Потом он становится громче, явственней, но уже в комнате следователя, где идёт допрос.

Комната для встреч со следователем.

Смеётся заключённый.

– Напрасно смеётесь, Ангелин… В тот же день вы решили

расправиться с ещё одним авторитетом – Кабановым, по кличке

Кабан…

– Да? И как я это успел? – усмехается заключённый.

– А очень просто…Вы сели на свою машину марки «Мерседес», подъехали к дому Кабанова…

4

(Дальше рассказ сл едователя т акже сопровождается

изображением).

Квартира Кабанова.

…Вошли к нему, уединились в его спальне, вышли через некоторое время… Сказали жене, что муж просил его не беспокоить, и преспокойно отправились к себе домой. Жена поверила вам и не беспокоила мужа, но чуть позже нашла его с простреленной головой…

Вот так-то, Ангелин. Она уже дала соответствующие показания и

выступит на суде…

Комната для встреч со следователем.

Евгений молча, в упор смотрит на следователя. Тот опускает

глаза, копается в своих бумагах. Или, скорее всего, делает вид, что

ищет что-то… – Обвинение располагает также показаниями свидетелей, видевших, как вы избавились от автомата «Калашников», выйдя из кафе «Полёт»… – уже не очень уверенно заканчивает

Воробьёв. – Ты меня слышишь, Ангелин?

Проследив за взглядом заключённого, Воробьёв замечает

на столе таракана. Пытается попасть по нему папкой с документами, но промахивается. В сердцах ещё раз с силой хлопает по столу

и кричит конвойному:

– Увести!

И потом, уже вслед ему, и тоже на крике:

– Чистосердечное признание – вот твой единственный шанс, Ангелин. На смертную казнь у нас теперь… как говорится… мораторий… Тебе повезло. Признаешься – и от пожизненного

уйдёшь… И это при том, что столько людей положил… Ты

слышишь меня, Ангелин?

Заключённый не оборачивается.

Тюрьма. Камера.

Ночь. Он лежит с открытыми глазами. Смотрит остановив-шимся взглядом на белую стену и дальше, через неё, в тот не очень

далёкий и казавшийся поначалу таким обычным день…

Комната в дачном доме.

И то, что он видит, похоже на сон…

…Он отвернулся к окну, стараясь не смотреть, как рядом с ним, 5

не спеша, раздевается девушка. Она уже сняла через голову кофточку, спустила молнию на юбке…

– Ты стесняешься смотреть на меня? – спрашивает она, стапты-вая в ногах юбку.

Тогда он оборачивается.

Она распускает волосы. Снимает серёжки, золотую цепь с крести-ком, кольцо… Аккуратно складывает на столике рядом с кроватью…

– Можешь заплести косички? – вдруг спрашивает он. Она

удивлённо смотрит на него, потом улыбается. Садится на

кровать, с лёгкостью, как йог, подложив под себя одну ногу и

подтянув

к груди другую, полусогнутую, становясь сразу – в чёрных тру-сиках, в чёрном же лифчике, смуглая и ладная – похожей на какого-то красивого зверя…

Медленно и неловко – видно, что давно не делала этого, запле-тает она волосы в девчачьи, школьные косички и всё так же не сводит с

него карих, но теперь потемневших и немного грустных глаз…

Вместе с рассветом видение девушки расплывается, исчезает…

Кафе «Полёт».

Следственный эксперимент.

Ночь. В этот час уже нет посетителей. Тишина. Стулья на столах.

Мутный дежурный свет. Несколько человек в гражданском. Среди

них следователь Воробьёв и Ангелин. Они проходят по залу. Впереди

заключённый, скованный рука в руку с охраной, за ними следователь.

Замыкает группу молодой парень с портативной видеокамерой.

– …Учтите, Ангелин, заведомо ложные показания только отяготят

вашу вину… Всё снимается и записывается… Итак, вы вошли… и что?

– …Они даже не успели встать… Стрелявшие прятались

за портьерой… вот здесь, между залом и коридором… И стреляли

из-за неё… Когда я вошёл, это сразу бросилось в глаза – она была

вся пробита…

– Вы уверены? – усмехается

Воробьёв. Ангелин не отвечает.

Следователь набирает номер по мобильному.

– Николай Васильевич, подойдите, пожалуйста.

Николай Васильевич, директор кафе, появляется неслышно, неожиданно, как будто сам прятался за портьерой.

– Сколько времени у вас висит этот занавес? – спрашивает его

6

Воробьёв.

– Года три… наверное… – с готовностью отвечает он, косясь на камеру.

– Подойдите поближе… посмотрите внимательно… Это тот самый занавес?

Директор делает несколько шагов, затем оглядывается на следователя, улыбается.

– А что смотреть, конечно, тот… куда же ему деваться. Снимали, конечно, пару раз… стирали…

– Когда?

– В последний раз… – задумывается, – в прошлом году…

к Новому году… к праздникам…

– Тварь поганая… гнида.., – заключённый делает резкое движение в его сторону. Натягивается цепь наручников…

– Спокойно, Ангелин, спокойно… Ваше поведение фиксируется, не забывайте. Ну, а что вы делали потом?

– Ничего не делал… Что я мог сделать? Просто заглянул

за портьеру… увидел там автомат… «Калаш»… из которого стреляли…

– Как узнали, что именно из него?

– Обычно… ещё тёплый был…

– Да? – оживился Воробьёв, стрельнул бегающими глазками

в камеру. – Значит, вы брали его в руки?

Заключённый отвечает не сразу.

– Ну… дотронулся…

– Очень хорошо, Ангелин, – ещё раз обрадовано смотрит в камеру следователь. – Наконец-то сказали правду… Ну, а дальше что?

– Ничего. Надо было уходить. Менты уже поднимались

по лестнице…

– И вы успели выйти во двор через чёрный ход, прихватив с собой автомат? – спрашивает Воробьёв.

– Нет. Я успел подняться на крышу. Без автомата.

– А как он оказался во дворе в кустах, да ещё и с вашими отпечат-ками, конечно, не догадываетесь? – опять усмехается следователь.