Мать сделала несколько шагов в сторону, исчезла из видимости, потом снова появилась, а когда опять отошла, Женя услышал её голос:
– И ты запомни, отец, это – мой дом, моя семья, мой сын… и я никому не позволю вмешиваться в мои дела. Даже тебе. Ты меня понял?
Наступила тишина.
Вдруг, опрокинув стул, резко поднялся дед, и тоже, то исчезая, то появляясь в проёме двери, стал метаться из стороны в сторону
широкими, быстрыми шагами. Было слышно его тяжёлое дыхание.
И только потом он остановился, крикнул громовым голосом:
– Что? Ты это кому? Мне? Вон отсюда! И чтоб ноги твоей
здесь больше не было! Вон! И боксёра твоего тоже… чтоб не
видел!
А мальчика ещё хоть раз коснётесь пальцем, отдам под суд… И прав
лишу! Всё! Свободна!
– …Подожди, отец, ты же сам меня учил…
Тут к Жене сзади неслышно подошла Ангора, схватила его
за плечо, оттолкнула в сторону, прикрыла дверь.
– Подслушивать и подглядывать нехорошо. Ступай во двор.
Шишек набери самовар растопить…
Перед тем как выйти из комнаты мальчик обернулся и успел
заметить, как бабушка достала из комода несколько купюр и положила в сумочку дочери…
Двор перед домом деда.
…Он неохотно копался под елью, выковыривал из высокой, начинающей уже желтеть травы рассохшиеся шишки, складывал
аккуратной горкой…
…Дед идет по выложенной плиткой дорожке в сторону уже на-крытого в саду под яблоней стола. Там его ждут Женя с бабушкой. На
столе – большой, пузатый, начищенный до блеска настоящий
тульский самовар-угольник с надетой сверху изогнутой трубой, 17
из которой, как и положено, струится ароматный еловый дымок.
Увидев деда, мальчик вскочил из-за стола и побежал ему навстречу.
Дед поднял ребенка на руки, подержал на весу, опустил, чмокнул в макушку:
– Ну, что, герой, набегался? – поставил на землю, слегка шлеп-нул по заднице. – Давай за стол.
…Чувствуется, что дед отдыхает после напряженного дня.
На столе, кроме блинов, варенья и творога, стоит самодельная на-ливка. Он выпивает рюмку, берет блин, заворачивает в него свежий
огурец, смазывает все это медом и очень аппетитно отправляет
такой бутерброд в рот. С чувством, с расстановкой…
– Ишь, придумал… – добродушно ворчит жена
– А ты попробуй… хочешь? – смеётся. – Ко всему в жизни
надо подходить творчески… с вдохновением…
– …С вдохновением… – добродушно ворчит жена. – И откуда оно
у тебя только берётся? С утра до ночи торчишь на своём «ящике»…
– Вдохновение – от Бога, – смеётся
дед. Женя внимательно смотрит на деда.
– Что ты так на меня смотришь? – заметив его
пристальный взгляд, спрашивает дед.
– А ты… похож на Бога… Я на картинке видел… Только он на об-лаках сидел… И без трубки…
– Видишь, Ангора, – ещё громче смеётся дед, – как народ
меня ценит…
– Тоже мне, народ.., – продолжая ворчать, Ангора собирает
со стола посуду и складывает на поднос перед Женей. – Помоги-ка
мне… внук божий…
Тюрьма. Двор для прогулок.
…Тесный квадрат двора, отгороженный от остальной территории
стеной. Сверху над ним – решётка. Сюда его выводят на прогулку.
– …Шагай, Ангелин! Не стой! Кому говорю? Двигайся! – кричал один из конвойных, когда он останавливался, чтобы глубоко
вдохнуть свежий воздух и, наконец, насмотреться на чистое голу-бое небо над головой. Хоть и в клетку…
…Внимание его привлекли два воробья, сидевшие на решётке.
Отчаянно щебеча, они отбивалась от третьего, который пытался
выхватить у них корочку хлеба…
18
– Не стоять! Ходить! А ну, живо! Ты что, не понял?
