Теперь, когда он слушал рассуждения своих друзей об упадке классицизма и преимуществах западного авангардизма, они ему начинали казаться бесполезным умствованием. Споры о Малевиче, Кандинском и Пикассо, в которых раньше он принимал живейшее участие, ныне утомляли его бесконечным повторением одних и тех же штампов. Приглушенные вздохи о заграничных вещах и пластинках, о том, как там красиво загнивают, почему-то сравнивались в памяти с рассказами дяди Игоря о войне и казались пустыми и никчемными.
Прошло два месяца, ему стало скучно в своей компании.
Осень стучалась дождем и голыми ветками в окно. Он чаще оставался дома и чаще думал о Даше. В своем воображении он представлял, как она бежит по лугу в светлом платье, распахнув руки ему навстречу. Она сама была, как светлое пятнышко, разрастающееся в его голове и постепенно заслоняющее собой дымную патоку студенческих вечеров.
И вот с этого времени Илья стал грезить о Даше постоянно и рисовать ее карандашом на бумаге. Он набрасывал то, что видел в своей памяти, и то, что придумывал о ней: чаще с обнаженной грудью, распущенными волосами и оголенными бедрами. Ему вспоминалась дядина легенда об Акулине, и он придумывал Дашино лицо с пронзительными ведьмиными глазами.
Выпал первый снег. Илья понял, что хочет быть с ней и уже не представляет себе жизни без нее. И вслед за этим внутренним решением он принялся строить планы их совместной жизни.
Стоит сказать, что, несмотря на некоторый богемный налет, привнесенный его институтской жизнью, и, в меньшей степени, привязанность к вещам, что было, скорее, данью времени, Илья Андреевич не был по своей природе ни стяжателем, ни развратником, а наоборот – наивным и безалаберным мечтателем. Он шагал по жизни легко, удачливо, и будущее представлялось ему таким же. Теперь в своем безоблачном и предсказуемом будущем он видел рядом с собой Дашу. «Встретить Новый год с Дашей и посвататься», – решил он.
Оформившаяся в голове мысль принесла некоторое успокоение и равновесие в душе. Он сел писать письмо и придумывать подарок для Даши.
Дымка московских месяцев, раздумий и решений развеялась, и Илья снова оказался рядом с Дашей, далеко от Москвы, будто на другом конце света.
Она смотрела на него и улыбалась.
– Я уже знаю, что ты иногда пропадаешь. То есть ты здесь, а мысли твои Бог знает где.
– Я думал о том, как я тебя люблю.
В голову ему пришло интересное заключение. Как наше восприятие и людей рядом с нами, и всего того, что нас окружает, зависит от нашего мимолетного настроения, от нас самих. Только что надуманное и придуманное им в Москве оборачивалось на деле не таким хрустальным и праздничным, как он воображал, мир представлялся таким же серым, как небо над головой. Но неожиданно мир преобразился и стал ярким и ослепительным, как новогодняя елка, хотя ведь ничего не изменилось.
Провожали старый год втроем. В нем оставалась их встреча, а чувства их переходили в новый.
В одиннадцатом часу Марья Ивановна засобиралась к подругам, а Даша с Ильей пошли к дяде. Игорь Васильевич их ждал. Марья Ивановна была права, когда говорила, что им будет приятнее встречать Новый год с Бирюком. В этом доме почему-то они оба чувствовали себя раскованнее.
Даша еще что-то готовила, припасенное заранее доставала из холодильника и накрывала на стол. Дядя Игорь и Илья старались ей помогать, но, кажется, больше мешали. Илья про себя отметил, как ловко и споро у Даши все получалось. Ему это было приятно, даже как-то по-домашнему уютно сделалось на душе.
