Возвращение блудного сына. Роман - страница 19

На открытие выставки они поехали вместе и остановились у Илюшиных родителей. Даша не могла заснуть всю ночь. Зинаида Васильевна пила корвалол и называла Дашу доченькой. Андрей Петрович усаживал сына поближе к себе с таким видом, будто готовил его для полета в космос.

На следующий день Илья сделался известным художником.

VIII

Их жизнь переменилась кардинально. Илья уволился с работы и много времени проводил в Москве. Уговаривал и Дашу уйти с завода, но она привыкла и не хотела менять устоявшийся распорядок. Старый дом перестроили, расширили, обустроили, поменяли мебель, купили машину, летом стали ездить семьей на отдых за границу.

Но средь этого блестящего бала и праздника жизни Даша каким-то десятым чувством стала ощущать неясную тревогу. Эта тревога родилась в ней неизвестно от чего, без видимой причины – так маленькое облачко на небе, еще не предвещающее грозы, беспокоит своим приближением.

Деньги и слава не испортили Илью: он не стал ни скупым, ни расточительным, ни высокомерным, ни грубым. Он был, как прежде, внимателен и к ней, и к детям. Даже заботливее, чем раньше. Он покупал ей одежду и косметику, которую она выбирала сама, к которой раньше и подойти не решалась. Он дарил ей подарки, о которых еще два года назад она могла лишь мечтать. Он баловал детей игрушками и вещами. И все-таки что-то не давало покоя, что-то зыбкое, не оформившееся мыслью в голове, неосознанное, но касающееся именно ее, Даши, и ее мужа.

Он всегда мало обращал внимания на то, как он выглядит и во что одет. Если бы не Даша, носил бы одну и ту же рубашку или свитер и забывал бриться по утрам. Теперь он возвращался из своих поездок свежевыбритым, душистым от французской туалетной воды, в безупречной чистой одежде. Даша понимала, что у него встречи, приемы и радовалась этим переменам, но беспокойная жилка сильнее билась в виске. Он всегда был настойчив в постели, нежен, нетерпелив. Это в нем нравилось Даше и вызывало ответную слабость в ногах и предвкушение неги. В последний год они стали близки реже. Илья приезжал уставшим, ужинал, наскоро целовал Дашу и ложился спать. У него поменялись глаза, они стали беспокойными. Он все меньше рассказывал ей о своей работе. Раньше он любил в деталях описывать людей, с которыми встречался. Раньше они вместе обсуждали его планы и даже картины. Хотя она и не знала тонкостей мастерства, но интуитивно подсказывала, что, на ее вкус, следовало смягчить или убрать, а что усилить на холсте. Как ни странно, Илья прислушивался к ней и каждый раз с радостью убеждался, что она права. Это было раньше.

Постепенно Дашины тревоги перерастали в сомнения, а из этих сомнений мало-помалу, как пятнышки ржавчины, вырастали подозрения. Подозрения оформились в мысль, и теперь Даша терзалась и мучила себя, и думала одинокими ночами, что какая-то чужая женщина медленно, неумолимо, там, далеко, отнимает его и забирает себе его любовь.

Когда они только поженились, между ними было решено не держать никогда в себе даже самые крохотные обиды, упреки и недомолвки, чтобы не накапливать их, а в самом зародыше топить их в словах, в разговоре о том, что кого-то из них не устраивает. И за всю их семейную жизнь ни разу не нарушили своего договора. Может быть, благодаря этой простой мудрости они никогда за эти годы не ссорились серьезно. Всегда случаются и обиды, и раздоры, и непонимания, но если запереть их в себе, к ним будут прибавляться новые и все больше разъедать разум и душу невысказанными занозами. Они по капле станут заполнять и точить сердце и, в конце концов, выльются через край яростью, гневом, криком, скандалом. Слава Богу, между ними всегда все было честно и открыто. До сих пор Даша была уверена в своем муже. Сейчас она старалась скрыть от него перемены своего настроения. Она боялась спросить, потому что знала: он не будет лгать и скажет правду. Они всегда говорили правду, так было заведено между ними. Сейчас она боялась этой правды. Ей казалось, что стоит ему признаться в том, что у него есть другая женщина, Даша возненавидит его, и все рухнет. Она страшилась и того, что может его выгнать, и того, что он может уйти сам.