Иногда, на каникулах, он приезжал домой, но каждый раз, видя его, Илья Андреевич останавливал себя на мысли, что их старший сын будто выполняет некую взятую на себя обязанность, навещая их, и ночует в родном доме из необходимости, через силу, без радости и удовольствия. То ли Саша стал другим, то ли Илья Андреевич в своей разбросанной, раздерганной по кускам и углам жизни так и не разглядел, каков он, и не распознал вовремя его мысли и стремления. Угадывать их теперь было трудно и, наверное, поздно, но очень хотелось заглянуть, как через замочную скважину, в его голову. Это было невозможно: чем старше становился их сын, тем плотнее закрывалась переборка, за которой он прятал себя. Иногда Илье Андреевичу казалось, что в Саше каким-то образом уместились два разных человека: ясный и хорошо узнаваемый мальчик и нынешний, совершенно незнакомый молодой человек. Возникало ощущение, что в какой-то момент, а в какой Илья Андреевич никак не мог вспомнить, Саша натянул на свое лицо маску и стал невидимым. То есть видна была только улыбающаяся маска, а что под ней было непонятно. И это непонимание все чаще раздражало Илью Андреевича.
С той встречи и с похорон прошло полгода. Сегодня сестра позвонила сама и попросила заехать.
Они сидели на кухне, пили чай. Наталья Андреевна начала разговор, по своему обыкновению, без предисловий.
– Надо что-то решать с родительской квартирой. По завещанию она принадлежит нам с тобой в равных долях.
– Что же тут решать?
– Она тебе нужна? Когда были живы папа с мамой, ты не так часто их навещал.
Илья Андреевич подумал, что сестра права. К родителям они обычно заходили с Дашей, когда вместе бывали в Москве. Когда он приезжал один, то останавливался у Татьяны с Анютой. Ему вдруг стало стыдно за себя и неприятно, как бывает, когда скажешь что-то злое и грубое, и уже невозможно обратно воротить слова.
Наталья Андреевна по-своему поняла его молчание.
– Я думаю, тебе есть, где остановиться в Москве, а жить ты здесь не собираешься.
На секунду Илье показалось, что сестра знает и о Тане, и об Аннушке. «Откуда? Нет, не может быть.»
– Чего же ты хочешь?
– Ты знаешь, что Саша собирается жениться?
– Нет, он нам не говорил.
Илья снова подумал, какой Саша стал скрытный, каким он стал далеким и от него, и от Даши. «Ладно я, – подумал он, – но с матерью-то зачем так. Она же по ночам не спит, все ждет от него звонка. А он: тетке сказал, а матери нет.»
Стало обидно за Дашу. И снова неясное раздражение и на него, и на себя, и на сестру затлело в груди.
– Он собирается жениться, – повторила Наталья Андреевна. – Ее зовут Оля. Хорошая девушка. Он приходил сюда с ней.
Наталья Андреевна немного смягчила тон:
– Он хотел вам об этом сообщить. Наверное, не успел.
– Хорошо. Причем тут завещание? Они и так могут жить в родительской квартире. По-моему, ты об этом хотела меня спросить?
Голос у Натальи Андреевны стал таять. Она сама стала похожа на расплывающуюся от весеннего солнца снежную бабу. Она потеплела лицом и смягчилась улыбкой.
– Илюша, неужели ты не понимаешь, что им нужна своя квартира?
– Я же сказал: пусть живут в этой квартире. Я там, действительно, редко бываю.
Илья искренне пытался понять, чего от него хотят, и не понимал. По примеру своих родителей он привык, что, как само собой разумеющееся, все, что имеет он, принадлежит и его детям. Быть может, советское воспитание наложило свой отпечаток, но слово «наше» для него было ближе, чем «мое».
