Возвращение блудного сына. Роман - страница 26

– Свадьба была хорошая. Саша – в темном костюме, Оля – в белом платье. Серьезная девушка. Народу сколько? Человек тридцать. Храм старинный, красивый. И посидели неплохо.

Приходили обычно две или три Дашиных подруги. Дети у всех давно выросли, и теперь они общались чаще, чем в молодые годы. Даша готовилась, как к приему, суетилась, накрывала на стол. Илья улыбался иронично, но помогал сервировать стол, доставал закуски из погреба и домашний самогон.

– баландИть – болтать (Ивановский диалект)

Этот самогон стоит того, чтобы сказать о нем особо. Он был Дашиной гордостью и ее собственным произведением. В городе самогон варили испокон веку, даже во времена гонений. До того, как много лет назад Илья впервые попробовал Дашин натуральный продукт, о самогоне у него было не лучшее мнение, как о чем-то мутном и гадостном с сивушным запахом и привкусом. Этот напиток вызывал у него ассоциации со сценами из фильмов о гражданской войне, в которых пьяные, небритые бандиты хлещут из пятилитровых бутылей синюшную жидкость. Когда он в первый раз пригубил рюмку, торжественно поднесенную Дашей, с содержимым благородного янтарного цвета, он раз и навсегда понял, как он заблуждался. Аромат был тонким, вкус напоминал очень хороший бренди.

– Натурпродукт, – подтвердила Даша.

Помимо вкусовых качеств, Илью поразило еще два обстоятельства: не нужно было никакого самогонного аппарата, и второе, сколько бы он ни выпивал, наутро никогда не болела голова.

Намного позже, когда свободнее стало дышать и можно было жить без оглядки на соседей и милицию, они с Дашей для собственного удовольствия стали время от времени заниматься самогоноварением. Под большим секретом Даша посвятила его в тонкости этого искусства, и Илья торжественно поклялся никогда и никому не выдавать страшную тайну. А домашний самогон с тех пор предпочитал любому другому алкогольному напитку.

Девичники, о которых идет речь, происходили не часто, но каждый раз, когда они достигали своего застольного апогея, кто-то из подруг запевал, и тут же песню подхватывали остальные. С того далекого вечера в Толпыгино у тети Вали, еще до их свадьбы, Илья полюбил эту женскую многоголосицу. Репертуар не был многообразен, но всегда пели чисто, проникновенно, искренне, вкладывая в песню и душу, и неизбывную бабью тоску.

Когда все ушли, Даша подсела к мужу, как-то по-женски горестно подперла щеку ладошкой и сказала:

– Вот и Саша от нас ушел.

– Он давно ушел.

– Теперь уже насовсем.

III

Александр Ильич Головин был человеком умным и одаренным многими талантами. От отца ему передались медлительность в словах и поступках и способность к живописи, хотя он никогда этому не учился. Он рисовал иногда для себя, ему неплохо удавались натюрморты, а написанный им лик Христа оценил даже требовательный в вопросах мастерства Илья Андреевич. От матери он унаследовал здравый ум и житейскую практичность. Он перенял от нее также музыкальный слух и любовь к пению. Правда, песни, которые он пел, а некоторые сам и написал, сильно отличались от тех, что нравились Дарье Степановне, но в том было, скорее, веяние времени и отражение его особого склада характера. На этом, кажется, его сходство с родителями и заканчивалось.

Начало его дружбы с тетей, Натальей Андреевной, пришлось на подростковый возраст и особенно сильно повлияло на становление ума и характера. Он впитал от нее рациональное мышление, высокое самомнение и некоторую долю цинизма по отношению к людям. Как раз в то время происходили значительные перемены в самой Наталье Андреевне – неожиданный и кардинальный поворот в ее сознании в сторону Бога и веры, что не могло не сказаться и на Саше. Хотя копировал он ее не столько сердцем, сколько рассудком. В православном учении его более привлекала христианская философия, жития святых и отшельников, их система ценностей, такие понятия, как дух и душа. Уже в ранней юности ему стали неинтересны романы Фенимора Купера и Жюля Верна, но зато очень скоро заинтересовали Достоевский и Кафка. На первом курсе института он увлекся трудами Гегеля. Нельзя сказать, что Александр Ильич Головин создавал себя и строил свою жизнь, управляясь одним лишь рассудком, а не чувствами, но он всегда старался их обуздывать и прятать.