Мы ещё долго лежали втроём: я, она и лестница. Рук я не чувствовал. Не знаю, сколько мы пролежали, но я сильно замёрз. Надо было закрыть люк. Я увидел, что и дверь в кабину открыта. Нужно все закрывать, снова топить печь и как-то бодрить эту мою Пятницу. Кстати, я даже не запомнил, как её зовут. К счастью, она очнулась, молча закрыла люк и пошла куда-то в глубь фюзеляжа. Через некоторое время вернулась с пластиковой бутылкой, вопросительно посмотрела на меня. « Будешь?» – это было её первое слово. Я догадался, что в бутылке спирт, утвердительно кивнул и сказал, чтобы разбавила водой. Она залпом выпила целый стакан, я тоже отхлебнул пару глотков. « С увидом!» – сказал я, как обычно говорил мой дед в таких случаях. Не дожидаясь, пока я затоплю печь, она, в чем была, растянулась на моей лежанке и мгновенно уснула. Когда в печке разгорелся огонь и стало светлее, я разглядел её лицо. Это была совсем не та по-детски озабоченная мордашка, которая на меня смотрела, когда все собирались уходить. Это было лицо человека, испытавшего что-то ужасное, кошмар, от которого можно легко сойти с ума. Стало теплее. Я завернулся в спальник и задремал в кресле пилота.
Мне приснилась Светлана. Она архитектор, художник, поэтесса и просто красавица. Я ей нравлюсь, мы мило беседуем на любые темы, иногда, как мне кажется, даже более откровенные, чем можно. Но нельзя: у неё муж, который от неё без ума, и двое милых мальчишек. За чужой счёт счастлив не будешь. Правда, не думать о ней у меня тоже не выходит. Однажды мы сидели в обед в кафешке рядом с работой, она рассказывала о своих мальчиках, о том, как она их безумно любит. А потом вдруг замолчала и говорит: « Я была бы самой счастливой на свете, если бы ОН был моим лучшим другом или братом! Мой стакан полон его любовью, но я не могу ответить, вернуть хотя бы половину. Я изо всех сил пытаюсь этой любовью наполнить своих детей, но это другая любовь, и они её мне возвращают сполна. Мне плохо». Я спросил: «Секс?» Она сказала: «Нет, я привыкла, это очень похоже на посещение массажного салона. Раздеваешься, ложишься, тебя ласкают, гладят, ты получаешь удовольствие, но в процессе почти не участвуешь. Говоришь: «Да, мне было очень хорошо, спасибо». Откуда у него столько любви…? Я боюсь и одновременно жду, когда его стакан опустеет. Я хочу любить, но точно знаю, что не смогу позволить себе предательства».
Это было незадолго до моей командировки. С тех пор мы старались говорить о погоде и работе, но в день вылета она предложила подвезти меня на самолёт. Всю дорогу мы молчали, а когда приехали, она разрыдалась, потом мы целовались, как сумасшедшие. Она сказала: «Все, иди». По её глазам я понял, что у неё какое-то дурное предчувствие, и промелькнула мысль, что больше мы никогда не увидимся. Я быстро зашагал машинально пробормотав: «На все воля Божья».
Во сне мы шли по какому-то незнакомому городу, явно заграничному, вдоль высокой бетонной стены, исписанной граффити, мимо широкой реки под огромным мостом. На противоположном берегу стояли небоскрёбы в огнях, а с нашей стороны было темно, кругом валялся какой-то мусор, брошенные старые машины. Но мы шли, нам было хорошо и совсем не страшно.
Когда я утром проснулся, Пятница сидела на моей лежанке, уткнувшись носом в свои колени и нервно перебирала пальцами. Максимально равнодушным голосом я сказал: «Привет, Пятница, я Робинзон один». «Аня», – представилась она. «Ладно, тогда я дядя Саша». Она заплакала. Хотя бы не истерика – уже хорошо. Не говоря ни слова, я неторопливо занялся завтраком. Налил питьевой воды из баклашки в ковшик, зажёг газ и начал наводить растворимый кофе. Аня вышла куда-то в глубь фюзеляжа, но быстро вернулась с лекарствами. Не дожидаясь вопроса, сказала: «Мне надо успокоится, а тебе выпить витамины». Потом завтрак уже готовила она. Вопросов я не задавал, ждал, когда она все расскажет сама. Видимо, лекарства подействовали, и она сказала: «Их больше нет, они все мертвы и даже дядя Вова». На этом её спокойствие закончилось, и она снова затряслась от рыданий. Через какое-то время Аня заговорила. Потом снова рыдала и снова говорила. Так продолжалось дотемна. Я её не перебивал и не спрашивал, только слушал.
