Ещё мальчиком он часто задавался вопросом, почему большая часть сильнейших умений их родного тахума считается ограниченной к использованию и завязана на частичном саморазрушении собственного тела. Его отец тогда, посмеиваясь, объяснял, что именно это делает их, Авшалумовых, столь великими воинами на поле боя. Ведь когда знаешь, что за «силу» нужно будет чем-то платить, у тебя не возникнет даже мысли о том, чтобы упустить хоть какие-то основы, и только так настоящий Авшалумов из малого становится великим.
Ребёнком, он тогда не понимал как мудрости этих слов, так и того, почему вообще его предки, в отличие от многих других тахумов, сознательно пошли именно по такому пути, как использование кланового эго и накопление доступных только их родственникам знаний. Не понимал, но упорно тренировался, чтобы быть лучшим в том, что не требовало от него каких-либо жертв, втайне завидуя другим детям из их Тайного Аула, которые никогда не были и не будут скованны подобными ограничениями.
Себя в итоге Рамазан Авшалумов, видя достижения сверстников из других тахумов, считал крепким середнячком. Не слабаком, но и не лучшим сахииром не только в тахуме, но и во всём ауле. И вот сейчас, закончив цепочку печатей и рявкнув слова активации древних чар, он резко вонзил покрывшуюся тёмно-синим сиянием руку прямо в землю перед собой.
Всё его тело на мгновение засветилось серебристым сиянием эго, а затем он почувствовал огромный избыток хлынувшей в него извне живицы, которая тут же вылилась наружу, вспыхнув облаком сизого дыма. Когда тот развеялся, Рамазан увидел, что его кожа стала синей с разноцветными пятнами переливов. Боль от многочисленных ударов о землю и ран на спине мгновенно ушла, и на смену ей явилось ощущение разлившейся по телу силы. А в следующее мгновение его ладонь, всё ещё находившаяся под землёй, сомкнулась на чём-то продолговатом, и он, ухватившись, потянул это на себя.
Не обращая внимания на вдруг забеспокоившееся чудовище, мужчина медленно вытаскивал из ставшего похожим на густую грязь грунта созданный его чарами огромный кривой двуручный ятаган с совершенно нереалистично массивным чёрным лезвием, названный его предками «Клыком Шахдага». По клинку, то и дело с треском перекидываясь на землю и его тело, ползали извилистые багровые молнии, и под ними лезвие прямо на глазах покрывалось сетью истекающих раскалённым металлом трещин.
Но страшнее всего была жутковатая, подавляющая аура власти, которая мгновенно затопила всё окружающее пространство, стоило только из быстро затвердевающего грунта появиться острому кончику огромного ятагана. Она прижимала траву к начавшей трескаться земле и буквально обдирала кору со стволов деревьев. Именно эта сила, которая позволяла даже такой посредственности, как Рамазан, стать в мгновение ока одним их сильнейших сахииров, и делала тахум Авшалумовы при всех его недостатках одним из сильнейших не только в их Тайном Ауле, но и на всём Кавказе!
Кушкафкар, зарычав, сверкая пылающими красным огнём глазами, набросился на человека, вновь демонстрируя сумасшедшую скорость, с которой могло двигаться это обычно неторопливое создание. Рамазан взмахнул своим огромным клинком, чувствуя, что, как и писалось в свитках тахума, для него «Клык Шахдага» был сейчас легче тростинки, и могучая огромная волна потревоженного клинком воздуха, отшвырнула монстра прочь, кроша и ломая окружающие деревья.
