То, что в результате он просто умрёт, сахиира уже мало волновало. Авшалумов прекрасно понимал, что он уже фактически покойник, ибо каких-либо других возможностей сопротивляться пожирающему его кушкафтару просто не было и, соответственно, стало вопросом ближайшего времени, когда бездна заберёт наконец его душу себе. Так что вопрос стоял, в первую очередь, в том, как именно он умрёт. Как настоящий воин, одолев наконец своего противника, или став кормом для чудовищной твари.
Челюсти вновь сомкнулись на искалеченных ногах, причиняя невероятную боль, и именно в этот момент Рамазан смог сложить наконец немеющими руками последнюю печать и активировать самое запретное заклинание своего тахума. Мужчина тут же почувствовал сильный укол и пульсацию собственного ядра, могучим потоком живицы пронёсшуюся по всему измученному телу. А в следующее мгновение ощутил жуткую, нереальную пустоту, вдруг образовавшуюся в груди, когда древние чары удалили источник живицы из его тела, переместив дестабилизированное ядро, выглядевшее сейчас как небольшой кажущийся стальным шар, поближе к спине мерзкого монстра.
Могучего взрыва, последовавшего за этим, буквально на мелкие клочки разорвавшего ничего не подозревающего кушкафтара и повалившего множество деревьев поблизости, Рамазан уже не застал, вновь провалившись в липкую, тягостную пустоту. Впрочем, коварство древних могучих клановых чар, наказывающих поколения Авшалумовых за их использование, заключалось в том, что, убивая всё живое вокруг, самому применившему их сахииру «Кара Шипастого Змея» уйти просто так из жизни они не давали.
Искалеченное и переломанное почти в эпицентре взрыва тело было отброшено далеко в сторону, но тем не менее ещё было не совсем мертво, и, более того, через какое-то время человек даже пришёл в себя. Страдая от безумной боли, но не имея возможности обрести покой, его душа и сознание всё ещё удерживались могущественными чарами в уже мёртвом теле.
Сахиир быстро потерял счёт времени. Кажется, прошло несколько часов, а может быть, и дней. В какой-то момент его, фырча и повизгивая, начал пожирать какой-то мелкий зверёк, но того спугнули медленно опустившиеся с неба стервятники, также поспешившие приняться за трапезу. И мёртвый сахиир всё это чувствовал, мысленно, как в детстве, проклиная своих далёких предков, выбравших для клана Авшаровых такой непростой путь. А может, просто не имевших выбора, в связи с особенностями их живицы.
А затем мертвец ощутил, как задрожала земля, на которой он лежал. Это не вызвало у него особого интереса, потому как в пульсирующем болью разуме просто не оставалось места для таких эмоциональных процессов. Он просто понял, что к нему приближается что-то очень большое, а затем услышал, как хрустят огромные деревья, ломаемые гигантской тушей, словно хрупкий, иссушенный тростник.
И когда, задрожав под напором четырёх колоссальных бивней, повалились в разные стороны стволы деревьев, находившихся прямо перед его единственным глазом, и появилась наконец туша огромного четырёхногого чудовища с массивной шестиглазой головой, лопухами ушей и свисающим, словно щупальце, носом, действие чар, удерживающих его в мёртвом теле, наконец-то закончилось. Так что последней мыслью, появившейся в разуме уходящего в иной мир сахиира, был вопрос: «Что, бездна его раздери, делает у нас на Кавказе самый настоящий елифантерий?!»
