Чёрт, а вот это уже серьёзное заявление. Если человек помнит, что сам убил себя, у него действительно не остаётся причин для иллюзий. «Оставь надежду, всяк сюда входящий…» Так, стоп, а это откуда? Впрочем, хрен с ним, забудем пока о проблемах с памятью. Сейчас главное – заявление Сухова.
Я бросил короткий взгляд на своего собеседника. Игорь Евгеньевич производил впечатление сильной личности. Такие люди обычно не кончают с собой. Нет, всякое в жизни может случиться, но даже если возникли трудности… неужели нельзя было отыскать другой выход?
– Вы уверены, что покончили с собой? – я не смог придумать более корректного вопроса.
– Абсолютно уверен, – кивнул Сухов. – Видишь ли, обычно человек не помнит момента самой смерти. Я не знаю, кто так решил, но считаю, что это гуманно. Иногда из памяти исчезают последние дни жизни, но чаще люди забывают лишь несколько предсмертных часов. В исключительных случаях дело ограничивается минутами и даже считанными секундами… Но со мной было не так. Я помню всё. До самого последнего мгновенья. И даже больше. Я помню, как пуля пробила височную кость, помню, как она кувыркалась, продираясь сквозь мозг, и как вылетела из моей головы, расплескав её содержимое во все стороны.
– Вы застрелились? – я не смог обуздать своё нездоровое, как мне в тот момент показалось, любопытство.
– Да, – подтвердил Сухов. – Я выстрелил себе в голову из наградной «Беретты».
– Неужели нельзя было как-то по-другому решить свои проблемы?
– Всё слишком сложно, мой друг. И тебе вовсе необязательно вникать в детали.
– Необязательно, так необязательно, – кивнул я. – Так что же случилось потом? После выстрела?
– Ты мне поверишь, если я скажу, что не увидел ослепительного света в конце туннеля? Я бы вот не поверил. Очень уж мне хотелось испытать нечто подобное… Я так надеялся… Но всё оказалось гораздо прозаичнее. Прозаичнее и отвратительнее. Я очутился в грязном, вонючем болоте… и я тонул в нём, тонул несколько дней подряд. А может, это были не дни, а месяцы… или годы… и даже века… я не знаю. Однако, как бы там ни было, в какой-то момент я потерял сознание, а очнулся уже здесь, в этой больничке.
– И давно это случилось?
Сухов пожал плечами:
– Может, год прошёл с тех пор, а может, десять лет. А может, и все сто. Я думаю, время в этом месте течёт не так, как в мире живых… а ещё я бы порекомендовал тебе не слишком доверять собственным ощущениям.
Сухов распрямился на табурете и смачно потянулся.
– Эээх! – громко выдохнул он и снова посмотрел в мою сторону. – Теперь ты понимаешь, Толик, почему я уверен, что ты тоже умер? – спросил он.
Я поёжился.
– Теперь понимаю…
***
– Знаешь, я ведь поначалу полагал, что попал в самый что ни на есть настоящий Ад. Ну, а чем ещё могла быть та гадкая трясина, в которой я оказался после смерти? – Сухов подтянул к себе правую ногу.
Обхватив её руками, он уткнулся подбородком в коленную чашечку.
– К тому же, все мировые религии о чём-то подобном и предупреждают – самоубийцы отправляются прямиком в Преисподнюю, – Игорь Евгеньевич наморщил лоб. – А я, в отличие от тебя, никогда не был махровым материалистом. Я всегда верил и в Царствие Небесное, и в Вечные Муки.
– Так почему же вы решились на самоубийство, если так боялись Ада? – мне вдруг захотелось задать Сухову какой-нибудь каверзный вопрос.
Однако Игоря Евгеньевича моя нескладная подковырка нисколько не смутила. Он просто пожал плечами и спокойно ответил:
