Из Симно командующий отправился к штабу 3-го корпуса в Олиту, где выступил перед казаками и в лазарете вручил награду первому герою войны – Козьме Крючкову, картинно сняв георгиевскую ленточку со своей груди.
В этот же день Уфимский полк двумя колоннами двинулся из Симно на север, к станции Вержболово*. Шли побатальонно с интервалами, далеко по округе разлеталась залихватская русская военная песня:
– Взвейтесь, соколы, орлами!
Полно горе горевать!
То ли дело под шатрами
В поле лагерем стоять!
– Лагерь – город полотняный,
Морем улицы шумят,
Позолотою румяной,
Церкви маковки горят!
– Там едва заря настанет,
Строй пехоты зашумит,
Барабаном в небо грянет,
И штыками заблестит!
– Развернется там с зарею
Молодецкая игра,
Строй на строй пойдет стеною,
И прокатится ура!!!
– Эй, служивые, шире шаг!
И снова, высоко взлетело в небо:
– Все послушны царской воле,
По «отбою» кончен спор,
И на прежнем бранном поле
Песню дружно грянет хор:
– «Слава матушке России!
Слава русскому Царю!
Слава вере Православной!
И солдату молодцу!»
Три дня полки шли ускоренным маршем, делая до тридцати верст в день, и к вечеру 16 августа вышли к границе южнее Вержболово, как раз когда заканчивалась стычка русской кавалерии с немецким батальоном, сделавшим вылазку в город. Части дивизии заняли фронт с севера на юг протяженностью почти в шесть километров. Южнее, ближе к берегу Виштынецкого озера, расположилась 40-я дивизия 4-го корпуса. А севернее, вдоль стратегического шоссе на Кёнигсберг, стояла 25-я дивизия. Телефонная связь между частями не работала, конница практически отсутствовала, поэтому Орловцеву приходилось все время курсировать на выделенном ему жеребце Бархате между штабом дивизии и полками.
Поздно вечером из штаба армии пришел приказ корпусу Епанчина – ранним утром 17 августа перейти границу Восточной Пруссии и наступать на юг от Сталлупенена в направлении прусских деревень Допенен* и Гёрритен. Полку уфимцев предписывалось взять деревню Гёрритен, наступая в центре фронта 27-й дивизии. Офицеры и солдаты, несмотря на усталость после марша и грядущие опасности, находились в боевом, приподнятом настроении, форсили и подшучивали друг над другом. Солдатам дали отбой, офицеры так и не сомкнули глаз. Спокойствие летней ночи лишь изредка прерывалось короткими перестрелками между выставленным боевым охранением и вражескими патрулями. Орловцев с несколькими офицерами полка пережидал ночь в деревенском доме. Много шутили, пытаясь снять нервное возбуждение, предсказывали друг другу фронтовую судьбу, рискуя накликать на себя нешуточные испытания. Каждый русский офицер в душе фаталист, потому все обменялись адресами, дав слово известить родных о судьбе товарищей. Сомнений в необходимости и справедливости войны ни у кого не было.
Затемно, 17 августа в четыре утра, две колонны 27-й дивизии двинулись через границу. Три часа шли маршем со всеми предосторожностями и фланговым охранением. Пересекли германскую границу в семь утра. Дальше колонны полков разошлись.
Орловцев ехал верхом, неподалеку от командира полка уфимцев полковника Отрыганьева*. Они продвигались вперед среди буйного разноцветья лугов, вдоль полей с уже налившейся спелостью пшеницей и задорными глазками васильков по краям. Когда солнце начало изрядно припекать, окончательно разогнав туман, висевший над полями, сделали небольшой привал, первый в Пруссии. Солдаты сошли с проселочной дороги в поле, освободились от винтовок, ранцев и прочей тягости, группами разлеглись на траве. Младшие офицеры потянулись к своим ротным.
