Хотел продвинуться по службе, службу не любя.
Он часто размышлял о своей роли в обществе, а иногда
его воображенье рисовало идиллию семейного гнезда.
Стремленья молодости притупились разом, вдруг,
Когда в глазах сияние потухло, и пришёл недуг.
И стали волосы на голове немилосердно быстро лезть.
Исчезла талия. Пришла одышка и сердечная болезнь.
Карьера не сложилась, в скуку превратился труд.
Он понял скоро, что чиновничьи дела его гнетут.
Все эти выписки, доклады… Одно не завершат,
берутся за другое. Кидаются на третье. Спешат.
О подневольных не заботится начальник никогда!
Он требует. И даже «просит под арест сесть» иногда.
Илья не узнавал свой голос. Стал голос у него другой!
Какой-то тоненький и гадкий, угоднический – неродной.
Обломов спрашивал себя: «Когда ж я буду жить?»
Не стал чиновником, сумев два года прослужить.
Врач прописал ему покой и воздержанье от труда.
От умственного в том числе! Какая в нём нужда?
Общественную жизнь по молодости он не отвергал.
Он часто радовался пустякам! От них же и страдал.
А с женщиной связать свою судьбу был не готов.
И без того по жизни этой много простаков.
Обманешься – шею тереть будет ярмо всю жизнь.
Не стал рабом у женщины – живёшь без укоризн!
Любовные интриги и романы – это ж не любовь!
Где патетическая страсть? – Дух к единенью не готов!
Наскучили Обломову разъезды по знакомым, вечерá.
Бритьё, рубашки, галстук, фрак… Сегодня – как вчера!
В конце концов, его почти ничто из дома не влекло.
Он стал бояться сырости. Взлюбил домашнее тепло.
Отвык от многолюдья. Днями напролёт он в комнате лежал.
И регулярно свой желудок непомерно всякой пищей заполнял.
Махнул ленивою рукой на светлые надежды и мечты.
Остались нежно-грустные воспоминания средь пустоты.
Что делал наш Обломов? Может быть, читал или писал?
Порывы были – книгу в руки брал, листал… и засыпал.
Проснувшись, он о книге забывал и больше уж её не брал.
Когда-то в школе он с трудом усваивал предметы и учил стихи.
Учение за наказание считал, ниспосланное небом за свои грехи.
Не всё прочитанное понимал. К наукам помыслы его были глухѝ.
Сверх заданного в школе не читал. В уме заученное не хранил.
Не тратил время на учебники, и на письмо не изводил чернил.
А годы, прóжитые в школе, считал он бесполезной тратой сил.
Когда же, наконец, пускать весь этот ворох знаний в оборот?
Ведь бóльшая их часть не пригодится – человек прежде умрёт.
Ни алгеброй, ни геометрией в Обломовке никто и не живёт.
Не удалось мыслителям в нём жажду к истине расшевелить.
В их умозрительных идеях адски трудно суть определить.
Только поэзия способна в нём и чувства, и фантазии будить!
Сбываются в воображении желания и сокровенные мечты!
Трепещет сердце, и светлеет ум. В них столько чистоты!
Но чувства эти мимолётны – приходит ощущенье пустоты.
Смысл жизни собственной Илья Ильич искал в себе самом.
Зачем придумывать, как засевать поля? Секрет лишь в том…
Всего-то надобно – сверхприбыли считать большим грехом.
Счастлѝво жили деды и отцы. И не глупее были нас.
Благодарите господа за то, что есть! И он вам даст!
Приобретать не грех, но честно! И не нужно красть!
Но, обращая к Богу милосердному свой нежный взор,
не по готовой мысли рисовал он «жизненный узор».
И предлагал рассудку своему он творческий простор.
Обломов в мироздании своём свободен был от деловых забот.
Хотя и строил планы перестройки вотчины, но не давал им ход.
Он бѐды человечества оплакивал, страдая от чужих невзгод.
