(Из глубины комнаты появляется Гончаров.
Садится в кресло напротив лежащего на диване Обломова)
ГОНЧАРОВ
Приветствую тебя! Бесплодный мой мыслитель!
Любовь к бездействию и умственные оправдания?
Мечта о вечном лете, сладкой пище, и покое?
ОБЛОМОВ
Ах, это ты, знаток народных душ, мой сочинитель,
меня намеренно обрекший на душевные страдания?
Ты видишь отражение своё. Поэтому нас двое.
ГОНЧАРОВ
Ты ошибаешься. Невидимый тут третий пребывает.
ОБЛОМОВ
Третий – «другой»! Халата никогда не надевает.
Находит утешенье в своей жизни. Всюду успевает.
ГОНЧАРОВ
Чем он тебе противен? Впрочем, знаю…
ОБЛОМОВ
Его мировоззренье я не принимаю!
ГОНЧАРОВ
Как будто, ты хотел сказать: не понимаю?
Всё неприятие идёт от неумения понять.
ОБЛОМОВ
Ума не много надо, чтоб оценить, узнать,
чем человек живёт. Суть в высказанном мнении,
как водится, «с участием иль без участья головы».
ГОНЧАРОВ
Это вопрос о человеческой судьбе и назначении.
Судить о человеке по его речам – подходы не новы.
А надо бы судить о нём лишь по поступкам и деяниям.
ОБЛОМОВ
Вот ты теперь со мной. Я – под твоим влиянием.
Хочу сейчас излить тебе я душу, как на покаянии.
Суть не во мнениях и не в деяниях. Она – в предмете!
И в том, что вынуждены люди совершать на этом свете.
Внутри себя пока я ощущаю нравственную благодать…
Но каждый день меня переполняют раздраженье и досада.
Их называют завистью, которую ни обойти, ни обогнать.
На узкой тропке моего движения она – окаменелая преграда.
Во мне сокрыто светлое начало. Оно как золото блестит
и просится наружу. Но сóром грязным, наносным оно завалено.
И эта дрянь мой взор от золотого света скоро затенит.
Велят мне подражать другим. Брать то, что сто раз перехвáлено.
ГОНЧАРОВ
Нам свыше так предписано. Плывём мы по течению.
Дрейфуй, как многие из нас, на парусах ума и воли!
ОБЛОМОВ
Нет! Я не вижу смысла моего предназначения.
Мне проложѝть свой путь речное русло не позволит!
