Вот эта герметичность его и подвела. На носик, откуда у всех капает, был одет резиновый шланг, который через обжимающее отверстие в крышке банки опускался на дно и с него вытекало, не брызгая и не булькая, как фекалии в море – сразу на глубину и далеко от берега. Когда к четырём часам (в это время Рыба как раз сообщила Ману, что близится конец света и все живые существа погибнут) из двух с половиной литров самогона первой перегонки в банку натекло полтора литра второй, то есть самогон должен быть никак не меньше семидесяти, что Виночерпий в этот раз и требовал, Аркадий выпил, чокнувшись с нержавеющим Дедом, ещё тридцать, закрыл «Махабхарату», закрыл воду, выключил газ под аппаратом и пошёл спать до семи.
Встал в семь тридцать, принял душ, и собрался уже выпить тридцать из последних, должных остыть, полутора, как обнаружил вдруг, что банка пуста. Чудес на РИУСе он видел много, но не таких подлых. Конечно, можно было явиться к Виночерпию и с шестью литрами, но принцип! Чего же он сидел до четырёх, и – главное! – куда делся самогон? Испарился? Люба? Барабашка? Может сам вставал, слил да заспал? А куда слил? Одна трёхлитровая полная, половина и половина, это шесть, и в этой должна быть половина. Должна – а нет. Минут десять он сидел на табурете и смотрел на пустую банку в упор – отгадка не давалась.
– Что сидишь-то? Время скоро восемь! – Люба вывела его из оцепенения, – разбирай свою бандуру, я с ней потом возиться не буду.
Не Люба… Хоть и была недовольна, но всё-таки не так, как если бы знала, что эти семь литров не на всех, «просто меня попросили выгнать, поскольку аппарат…», а на каждого, и у каждого была такая же легенда. И то причитала: «И почему ты – на всех? Снасти – ты на всех, самогон – ты на всех! И куда вам столько! Упиться?» Бедная глупая женщина – куда! Туда! Если б хоть догадка в ней была, что на каждого, хоть сомнение – не пустила бы ни в какой колхоз, Валерусику её пить нельзя было совсем… Совсем – нельзя, а как всем – можно.
Выпил-таки – из другой банки – похмельные тридцать для просветления в мозгу, традиционно чокнувшись с невидимым своим собутыльником и… застыл: Дед?! Нет, нет, на своего визави он не грешил – придуманный им Дед был больше он сам, чем Валерка Ощепков и Аркадий вместе взятые, но он вспомнил, как Семён, Юрка Алексеев, рассказывал какой-то ужастик, в котором у… мопассановского что ли, героя графин, полный с вечера, к утру бывал пуст.
За окном уже вовсю куржавился майский день, и поэтому страшно совсем не было. Так или не так, но надо было собираться.
Приступил к демонтажу… и тут всё понял. Чем гордился: герметичный аппарат, остывая, вместо воздуха всосал чистейший, двух перегонок продукт обратно в своё мутное съёживающееся чрево. Покачал аппарат: точно, всё внутри.
Выругался и включил газ и воду – сдаваться русские физики не привыкли, если эксперимент требует повторения, он его получит. Струйка обозначилась только в начале девятого, когда уже нужно было быть у Африки в гараже, а в девять, когда ещё и литр не вышел, его прищемило, как огуречное семя: столько людей его ждут!
«Ну, что ж так медленно! – и прибавил газу. Потом, мысленно же, Тимофеичу, он наверняка начал уже психовать у горки – ведь из-за него, герметизма, – Тимофеич, подержись, скоро будем!»
