– Спасибо, деточка, спасибо, – зашоколадила женщина, – ты молодец. А скажи, кроме челнов в Дединово ничего больше не строили? Нам говорили… – и посмотрела с укором на мужа.
– Как же! – спохватилась Катенька. Теперь в е глазах была мольба-оправдание: «это же меня заведующая своими лодками на челны сбила!» – здесь у нас самые разные суда строили! Ещё до смуты, во времена Грозного, а, скорее, и гораздо раньше, целиком из досок строили тридцатиметровые грузовые струги, дощаники, вот, посмотрите рисунок. Они брали тридцать тонн груза, были очень прочными, и тогдашние власти распространили эту технологию на все другие реки России. Дединовцы с тех пор уже ездили обучать корабельному делу и на Дон, и на Двину. Чуть позже в Дединове, опять первыми в России, стали строить средние, двадцатиметровые струги из пильных досок, знаменитые коломенки. Они были гораздо легче дощаников, а плоское дно позволяло проходить окские мели даже в засуху, в мелководье, что было очень важно, ведь через нас шёл главный хлебный путь в Москву. Строились и большие ладьи, больше пятидесяти метров, по двадцать и больше телег с лошадьми везли. С середины восемнадцатого века здесь в год спускали на реку по шестьдесят и больше только сорокаметровых «орловок», вот посмотрите, чем они отличались от коломенок, потом уже только барки и полубарки, но это был шаг назад, хоть барки были велики – шестьдесят метров в длину, но возили только сено, правда, до четырёхсот тонн на борт. А лучшего сена, чем на наших лугах, до сих пор в мире нет.
– Говорил я тебе про дединовских куликов! – опять с усмешкой обратился мужчина к спутнице, – а что ж ты нам, голубушка, про главное, про «Орла» не похвалилась?
– Что ж в нём главного? – неожиданно – даже для Семёна – отрубила девушка, словно бесёнок показал рожки, – мы три века каждый год по сто торговых судов строили, и за то же время всего один военный – не сами, не немцы, не вашим, не нашим, хлеба не возил, во врага не стрелял… Что ж главнее?
– Ха-ха-ха! Слышала? Нет, ты слышала? – захохотал «адидас» хоть и с некоторым разочарованием в голосе, но совсем не зло, толкая при этом свою спутницу в бок, – вот здоровый взгляд на вещи! Сто в год, это десяток тысяч за век, это же… это невообразимо сколько за всё время. Тут жили люди, и они – жили! Правильно, какой, к чёрту, «Орёл»! – и вдруг без всякого перехода толстяк сделался мрачен, Семёну даже показалось, что он собрался заплакать, – какой, к чёрту, «Орёл»! – сокрушённо качая головой ещё раз повторил он, и, согнувшись, как будто разом одряхлев, пошёл вон.
– Деточка, не обижайся, ты молодец, деточка… – прощебетала мадам, – а скажи, какие-нибудь легенды или сказки про этого «Орла» у вас ведь записаны? Тайны?
– У нас сказок нет, у нас только быль, – опять довольно жёстко ответила музейщица.
– Ну как же? А корабль, который возвращается, чтобы… – мадам запнулась, не умея сформулировать, зачем возвращается легендарный корабль… – или всё враки?
– Враки.
«А ведь не хочет рассказывать, знает, а не хочет… есть, значит, какие-то легенды, и тайны есть, – подумал Семен. – Гонористая».
– Ну, да, ну, да… – и дамочка, тоже не простившись, поспешила вслед за мужем.
В музейчике повисла неловкость. Катенька казалась растерянной, Семён задумал атмосферу разрядить и брякнул:
– Девочка, а откуда ты всё это знаешь? – он тоже сначала хотел сказать «деточка», но остановился на среднем между «деточкой» и «девушкой», показалось, что в самый раз.
