– Кислороду в крови, против обычного, избыток, вот спирт внутри и горит, – Капитан верил в безграничные возможности организма.
Африка смотрел на вещи проще:
– Чем пьянее, тем добрее, гостей надо меньше собирать, всю мордву всё равно не напоишь, – на секунду замолкал, словно советуясь по поводу сказанного с кем-то внутри себя, и добавлял, – или больше.
– Может, Виночерпий просто припрятал на вообще чёрный день! – предположил Семён.
– Винч, ты же крест целовал!
– Я и звезду целовал.
– Или вытекло?
Молчавший в похмельных муках Поручик, вдруг ошарашивал попыткой воспоминания:
– А из какой канистры я вчера доливал в «запор»?
Все судорожно ползли нюхать баки – спиртом не пахло.
Наконец, самый умный, Николаич, восклицал:
– Время! Тут после первой бутылки время лакунится!
– Что оно делает? Лакунится? Так это оно – вылакало? Вылакунило?
– Вылакало, вылакунило… – подтверждал умный Николаич, – в нём, во времени, после бутылки в нас, образуются пустоты, и вместо календарного дня проходит три фактических, а за три-то дня сколько можно выпить?
– Ну, за три-то…
Так или иначе, на косе – только на косе! – даже великий маг-заначник Гена Жданов оказывался бессилен – за два дня выпивалось всё, сколько спирту ни бери. Всё. На третий день Виночерпий делал первый глубокий нырок в капитанскую казну и ехал, освобождённый от поля, в Луховицы, в Соцгород, единственный тогда работающий чуть не во всей области винный. (Дединовский, свой, снова открыли для Змия лишь в этом, 88 году. Бывало, ездил и в Коломну, но это больше из исторического любопытства… нет, не кремль, не Маринкину башню посмотреть, а найти и, если повезёт, отовариться в винном магазине «Огонёк», где двадцать пять лет назад работал грузчиком один очень уважаемый Виночерпием человек, который понимал толк в напитках, даже не в самих напитках, а в том, что они прятали в себе и что пряталось за ними – ведь что-то прятали и пряталось, это было совсем не простой тайной, и очень немногие имели к ней доступ, в числе этих немногих – «огоньковский» грузчик). Статус прибавлял ему мастерства и наглости, и буйную двухсотметровую очередь из местных и командированных колхозников он, лыткаринский чужачок, преодолевал только ему известным способом в полчаса. При норме две бутылки в руки он выносил дюжину водки или ящик бормоты и катил 15 километров прямо в межу. Вечером срочно ставилась фляга браги. После второго, через день-два, нырка в казну, теперь уже до самого дна, плюс выворачивание карманов, плюс часть бензинового НЗ, брага подходила, и ещё два-три дня вечный огонь жизни горел на ней, родимой, но всё равно дней за пять до окончания двухнедельного срока – рисковал потухнуть.
Тут начиналась работа. Коллективный поиск выпить, то есть возможностей продолжения праздника, был разновидностью очень серьёзного труда, даже больше – гибрида труда и молитвы, этакая деятельная подготовка к таинству, которая во многих своих аспектах сама по себе была таинством, какой-то групповой волшбой.
– Эту бы энергию на благо родины! – сокрушался Семен.
– А мы на благо кого? Хреново ты Родину понимаешь!.. – отвечал ему друг Аркадий.
Поэтому в этот год, год трёхлетнего юбилея трезвости, Виночерпий разработал особенный план. Он решил поспорить с резиновым временем: на три длины этот злополучный второй день тянется, но не на семь же!
За месяц до выезда в шутку советовался даже с глав-по-рыбе Аркадием:
