В далёком бесславном прошлом худощавый мужчина, вероятно бы, уступил и проиграл физический поединок выбранному спарринг-партнеру; сейчас же, снабжённый мистической энергетикой, легко завалил неразумного бедолагу на «мёртвую» землю. Удерживая рукою за молодое горло, ножовым остриём вырезал недавно наглые зенки. Не забывал он при том озлобленно приговаривать: «А ну-ка не сметь на меня смотреть, поганый «ублюдок»!» Затем не менее сорока раз вонзил клинок в телесный корпус, совершая возвратно-поступательные движения. Из нанесённых ран не выходил какое-то время, как и при жизни компенсируя половую неполноценность. Странное дело, именно в «кровавом соитии» он получил немалое наслаждение, а через некоторое время разрешился обильной эякуляцией. Отрезав у бездумного юноши, к тому моменту умершего, немаленький детородный орган, маниакальный губитель оставил его в качестве «живого» трофея. Затем устремился за чёрненькой девушкой, сбежавшей в глубину ночного погоста, и страшного, и кошмарного.
Настиг он её в кромешной темени, вообще потерявшуюся и трясшуюся от ужаса. Борьбы никакой не случилось, потому как Ксюша довелась до отрешенного состояния и приготовилась принять кровавую участь. На что она сумела отважиться? На одну предсмертную просьбу, произнесённую подрагивавшими губами:
– Пожалуйста, не надо, только не убивайте… я готова на любые фантазии, и сделаю всё, чего Вы не пожелаете…
Но! Мощный удар, нанесённый клинком в прекрасное личико, лишил любых надежд на удачное избавление; зато он вызвал нестерпимую боль, от которой вырвался пронзительный, ни с чем не сравнимый, вопль. Не сильно изобилуя в извращённых фантазиях, бесчеловечный маньяк-убийца оставил Ксюшу без зрения; из глазниц он напился свежей девичьей крови, а следом изрезал красивое тело, имитируя кровожадное половое сношение. Затем откусил соски, не позабыл про милые губы, а дальше всё вместе сожрал. Прямо тут же, у бездыханного трупа.
Однако! То не был конец безумному зверству: воскрешённый садюга отправился к обездвиженным жертвам – имел намерение довершить незаконченное убийство. Раненный в ногу да лишённый бинокулярного зрения, Константин, в отличии от умиравшего Виктора, привлёк внимание потустороннего изверга гораздо попристальнее; незрячий парень ползал возле разверзнутого пути и, водя перед собою руками, изливался жалобным стоном:
– Спасите – ради всего святого! – хоть кто-нибудь… помогите.
Сатана (и такое прозвище закрепилось за жутким убийцей) молчаливо приблизился. Минуту постоял – к чему-то примерился. Раз! Вонзил широкое лезвие в безвольное тело и начал такать, тыкать и тыкать. Он специально выбирал, чтобы не оказались задетыми жизненно важные органы. Далее, совершая омерзительные воздействия, маниакальный мучитель методично погружал остроконечное остриё, затем водил им и взад и вперёд, пока отверстие не становилось не в меру расширенным и больше не ощущалось сопротивления костных и мышечных тканей. Так повторялось и снова, и снова, покуда исполосованный страдалец совсем не ослаб и покуда он не погрузился в предсмертное состояние бесчувственной отрешённости. Последовало привычное отделение мужских гениталий, но изверг-садист не оставил их зловещим трофеем; нет, он воткнул их умершему Виктору в ротовое отверстие, не замедлив (очевидно, для верности?) медленными движениями отпилить бездумную голову.
