– Почему ты здесь?
– Ты сам просил найти тебя и помочь вспомнить…
– Это не сон?
– То, что ты видел, произошло на самом деле.
– За что они так с тобой?
– За нашу любовь… Всё в жизни должно быть оплачено.
Я осмотрелся по сторонам, внешне ничего не происходило. Я говорил сам с собой, потому что ответы звучали только в моей воспалённой голове.
– Кто тебя проклял?
– Священник.
Я вздрогнул.
– Чем я могу помочь?
– Снять проклятье может только равный проклявшему.
– Как это сделать?
– Не знаю…
Перевернулся на бок, лежанка была жёсткая, предназначенная для процедур, ломота в теле не проходила.
– Говоришь, что мы любили друг друга?
– Ты всегда был моим светом!
Голосом это трудно назвать, скорее я улавливал её мысли, но и они имели своё настроение и воздействовали на меня. Щемящая тоска наполнила сердце.
– И давно ты ждёшь?
– Очень, очень давно. Я долго тебя искала, потом ждала, пока ты вырастешь, чтобы смог понять… Не бойся, я никогда не причиню тебе зла.
– Я и не боюсь, мне просто холодно, поэтому зубы стучат.
– Если ты позволишь мне к тебе прикоснуться, станет тепло.
Я вскрикнул от неожиданной боли, словно меня окатили кипятком, но озноб и вправду прошёл, стало даже жарко. Закрыл глаза, снова – огонь. Только уже без останков, женский силуэт приобрёл очертания.
– Красивая… Ты очень красивая, Эделина.
Тихий смех прозвучал, как мелодичный перезвон колокольчиков.
Вернулась сестра Жанна и, взглянув на меня, запричитала:
– Бог мой, да Вы пылаете огнём! Сейчас, сейчас дам лекарства, Вам станет легче! Господи, помоги!
Меня определили в отдельную комнату, небольшую, но светлую. Окно выходит на южную сторону, из него виден парк со стороны цветущей аллеи. Вишня нынче вся в цвету, и розовое облако не тает. Когда температуры нет, я тайком встаю и не могу оторваться от этого зрелища. В таком состоянии и застал меня Генрих, в руке у него апельсин, невиданная роскошь…
– Салют, как дела, Эд? Долго ещё валяться здесь будешь?
– Как получится. Хорошо, что ты зашёл, ко мне никого не пускают, скукота…
– Вот, возьми, это тебе, – он протянул оранжевый плод, и я чуть слюною не подавился.
– Нет, я так не могу, давай разделим его поровну.
– Ну, если не жалко, – он даже обрадовался.
В последнее время никто вдоволь не ест, что уж и говорить о деликатесах?!
– Откуда такое богатство? – я стал отделять кожуру, вдыхая головокружительный аромат.
– Вчера в честь падения коммуны выдали, – продолжил мой товарищ, – говорят, в Париже страшная резня была. Армия Тьера одержала победу. Газеты пишут, тридцать тысяч коммунаров полегло. И ещё около сорока тысяч будет предано суду. Кровавая майская неделя, так назвали всё произошедшее… – Генрих тяжело вздохнул, – у меня дядюшка живёт в Париже. Вот даже не знаю, жив ли он теперь, на чью сторону встал?..
– Дай Бог, чтобы с ним всё было хорошо! Это ведь он оплачивает твоё обучение?
Генрих кивнул в ответ и перекрестился.
– Говорят, Тьер снова восстановит порядок, и гонений на Церковь больше не будет… Но мне всё равно жаль погибших, наши же соотечественники!
– Да, это ужасно. Не хотел бы я жить в Париже.
– Это точно!.. Кто-то идёт, я побегу, а то схлопочу от Жаннет, я ведь без спроса зашёл.
– Подожди! Держи! – я вложил ему в ладонь обещанную половинку апельсина. – Спасибо, что заглянул, а то я даже новостей не знал…
Он кивнул головой и скрылся за дверью.
Какое же это наслаждение, надкусить тонкую кожуру с дольки и выжать в рот сладкий сок цитрусового плода. Вкус Рождества, а на дворе – месяц май, чудеса, да и только! Последний раз я ел апельсины вместе с Мерлен. Как давно это было, кажется, что в другой жизни, там, где светило солнце, виноградные гроздья смотрели в окно, пахло лавандой и сердце полнилось счастьем! Невольные слёзы накатились на глаза, мне так её не хватает…
