Читать онлайн Анна Осокина - Возвращение снежной совы

1. Глава 1

Летать! Чувствовать под собой бесконечные потоки воздуха, которые обволакивают тело то нежно, то жестко, почти до боли вонзаются в грудь. Летать! Ощущать, как нестерпимо громко стучит сердце, пытаясь выскочить и раствориться в необъятных небесах. Летать! Вкушать эту свободу снова и снова, захлебываясь ею. Надрывая душу пронзительным птичьим криком.

О, как я летала! Наверное, до этого и не жила вовсе. Разве может человек, не изведавший полета, утверждать, что он познал жизнь? Черта с два, я вам скажу! Никогда рожденный передвигаться на ногах не поймет существо, наделенное крыльями.

Весь день я не спускалась на землю, испытывая на прочность свое прекрасное белоснежное оперение с небольшими темными вкраплениями. Не чувствуя усталости, не прекращая то активно взмахивать крыльями, то просто парить. В отличие от большинства видов сов, мой на родине охотится в основном в светлое время суток. Однако тогда я даже не думала о еде. Все, чего хотела моя птица, — быть частью воздушной стихии.

Такая же белоснежная сова, как и я, летела почти крыло к крылу. Мама! Как же я была рада, что она со мной! Она то и дело поворачивала голову в мою сторону, окидывая внимательным взглядом. Уже в сумерках, когда мы оказались в лесу, сова совершенно бесшумно опустилась на толстую ветку сосны, которая радовала взгляд насыщенным темно-зеленым цветом даже в середине осени, в то время как лиственные деревья давно скинули кроны на землю. Я повторила движения и уселась рядом. Удивительно, что мне совершенно не нужно было думать о том, что делать и как. Птица, повинуясь инстинктам, двигалась за меня. Я с радостью отдала ей бразды правления, ведь она столько лет томилась в человеческом теле, не имея возможность испытать эту эйфорию полета.

Убийственно острые когти надежно сомкнулись на коре, несколько ее кусочков полетело на далекую землю. Думаю, даже начнись ураган, оторвать меня от дерева получилось бы только вместе с веткой, на которой я устраивалась на ночной отдых. Внутри царило спокойствие. Все так, как и должно быть. Веки сомкнулись сами собой. Я мирно заснула.

Однако если отключилась я, Августа, вместе с птицей, то птичье сознание пробудилось гораздо раньше человеческого. Я пришла в себя, когда моя сова, резко спикировав, впилась стальными когтями в спину зайца, который беспомощно забрыкался мощными задними ногами, но уже ничего не мог сделать. Он был обречен на гибель. Здесь действовали законы природы. Выживает сильнейший. Одним молниеносным движением сова располосовала зверю нежную шкуру. В рот хлынула горячая кровь. Хищница ликовала! Даже не могу сравнить это ощущение с чем-либо из своей человеческой жизни. Чистый восторг. Чистое упоение.

Пока птица пировала над добычей, все глубже вонзаясь клювом с заячью плоть, девушка в ужасе закрыла глаза. Забилась в темный уголок птичьего разума и, обняв колени руками, тихо покачивалась из стороны в сторону, пытаясь не вслушиваться в издаваемые звуки. Но где там! Слух совы даже острее, чем у диких животных. А я находилась в ее голове, как раньше она — в моей.

В меня беспощадно врезалась каждая эмоция, каждый даже самый слабый отголосок ее ощущений. И сейчас это была лишь жажда убийства. Это пугало. Кажется, меня не так сильно взбудоражило само превращение, как то, что я могу испытывать такие ощущения. Это не было подобно сну, где мы иногда выступаем в роли стороннего наблюдателя. Я и являлась той самой безжалостной убийцей, которая наслаждается охотой. И не только потому что голодна, но и испытывает азарт от сего действа.

Когда сова утолила первый голод, разделив кровавую трапезу с матерью, она удовлетворенно взлетела на очередную толстую ветку и принялась педантично чистить испачкавшиеся снежные перья. Она долго приводила себя в первозданный вид, погрузившись в какое-то медитативное состояние покоя. В это время я могла подумать.

И мысли оказались не самые радужные. Первый восторг от полета прошел. Остались страх и беспокойство. Вдруг я все больше и больше буду становиться птицей, теряя себя, саму человеческую суть? Если я так легко в первый день после превращения дала возможность птичьим инстинктам взять верх над человеческим разумом, то что будет через месяц? А через год? Смогу ли я вернуться? Смогу ли снова преодолеть этот барьер дикой боли? Смогу ли заставить себя перешагнуть через нее, обретая возможность говорить?

Захочу ли?..

Мысли об Алексее захватили меня. Я даже чаще задышала, ощущая, как отчаянно колотится маленькое сердце. Как будто в нем физически не хватало места для того огромного чувства, которое я испытывала по отношению к этому мужчине. Он не успел сказать самые главные слова. Но я все поняла по его взгляду. Он ждет. И мне так хотелось к нему! Даже в этом обличье. Пусть я птица, но я хочу вернуться!

Однако у матери оказались совершенно другие планы. Она снова взлетела. Я последовала за ней. Некоторое время наслаждалась полетом. Мысли Августы ушли на второй план. Но затем каким-то не иначе как шестым птичьим чувством, я поняла: мама летит на родину. Туда, где родилась она и вся моя семья. Она возвращается на бескрайние просторы Сибири!

Я стала снижать скорость, чтобы приземлиться. Мама закричала. И в резком звуке я услышала все, что она думает по этому поводу. Она хотела, чтобы я летела вместе с ней. Я все же опустилась на землю и молча смотрела, как мой маневр повторяет мать. Она то кричала, то издавала нежные воркующие звуки, будто уговаривала меня. Но сейчас я не давала своей птице возможность править балом. Крепко держала ее в руках. И совсем по-человечески отрицательно помотала головой, надеясь, что мама поймет меня. Она смотрела ярко-желтыми глазами, и мне показалось, что в них застыло сожаление и безграничная скорбь.

Однако белая сова медленно подошла ко мне, шурша опавшими листьями, и аккуратно приблизила клюв. Повинуясь какому-то инстинкту, я опустила голову, подставляя ей шею. Мама с нежностью зарылась в мягкий подпушек. Это было настолько приятное ощущение, что я хотела замурлыкать. Она с такой любовью чистила мне перышки, что сердце снова защемило, только на этот раз от сознания того, что на этом наши пути расходятся. Я прекрасно поняла, что этим жестом мама показала: она приняла мое решение, хотя и не может с ним согласиться.

Наконец она отстранилась и, в последний раз взглянув на меня совсем по-человечески, оттолкнулась от мерзлой земли мощными лапами и взлетела. Я долго провожала ее взглядом, от всей души мысленно желая ей счастливого пути.

Медленно развернулась и поднялась на крыло, но в противоположную сторону. Как бы ни сложилась дальнейшая судьба, я не могу не попытаться. Нужно хотя бы попробовать снова стать собой. С этими мыслями я взяла курс на тот страшный дом, где в последний раз видела дорогих сердцу людей. Не знала, застану ли там их, но с чего-то же нужно начинать.

***

Когда приблизилась к интересующему меня дому, уже вечерело, но еще было довольно светло. Осколки от разбитых окон с улицы уже убрали. Однако сами темные проемы стояли без стекла. Да и когда бы его успели вставить? Ведь всего один день прошел.

Стараясь не издавать лишних звуков, я подлетела еще ближе. Волновалась о пане Тадеуше. Жив ли он или погиб в схватке с родным братом? Но больше всего меня волновал вопрос, выжил ли сам Велислав. Если он все еще ходит по этой земле, я предпочла бы держаться от него подальше, даже несмотря на то, что теперь я в любом случае его не интересовала бы. Бесшумно села на крышу и прислушалась. Из глубины дома доносились тихие человеческие голоса, как если бы кто-то мирно вел беседы за чашечкой чая. Я напрягла и без того острый слух. Женский и два мужских.

«Тося! — обрадовалась я. — Леша и пан Тадеуш!»

Для верности неподвижно посидела еще немного, прислушиваясь. Не появится ли кто-то посторонний? Но новых голосов не возникло.

Белой тенью в сгущающихся в сумерках я двигалась на звуки. Облетев дом кругом, поняла, что те доносятся из кухни. Она находилась в отдалении от основных событий, стекла здесь остались целыми. Я села на подоконник снаружи, чтобы разведать обстановку.

За дубовым столом, предназначенным для приготовления пищи, как и ожидалось, сидели трое. Посередине стоял самовар, возле каждого человека — чашка. Меня уколола смутная обида. Я тут сражаюсь с тем, чтобы не потерять остатки человечности, они преспокойно чаевничают! Но сразу же взяла себя в руки. Неужели было бы лучше, если бы я увидела дорогих мне людей, плачущих и заламывающих руки? Пока решала, как бы деликатнее подать знак о своем присутствии, Тося мимолетно взглянула в окно. И ахнула подхватившись.

— Августа! — закричала она. — Ты вернулась!

Девушка бросилась открывать дверь. Я вспорхнула к порогу и принялась ждать, пока она возится с замком. Наконец он щелкнул. Даже в обличье птицы я постаралась сохранять достоинство. Медленно и очень важно прошествовала в кухню. Мужчины тоже повскакивали с мест, как будто я все еще оставалась человеком. Почему-то стало приятно, что они не пренебрегают правилами этикета даже в такой ситуации. Хотя не исключаю и того, что это получилось просто из-за неожиданности. В любом случае, когда Алексей поспешно отодвинул для меня стул, я сразу же вспорхнула на него. Но, поняв, что в таком положении из-под стола торчит только мой клюв, перебралась на саму столешницу.

Я видела, что друзья не знают, как со мной себя вести. Даже Тадеуш растерялся. Первой опомнилась Тося.

— Чаю? — предложила она.

Я кивнула. Когда подруга несла чашку к столу, та слегка позвякивала о блюдце. Неужели у нее трясутся руки? Из-за меня что ли?

Посмотрела на нее, стараясь передать взглядом благодарность. Тося робко улыбнулась, поставив передо мной посуду с душистым напитком. Сова не хотела это пить. Но раз уж мне по ее милости пришлось попробовать кровь, ей придется потерпеть чай. Подождала, пока остальные тоже сядут, и, придвинув к себе лапой блюдце, запустила в травяной отвар клюв. Повинуясь инстинктам, тут же подняла шею, позволяя жидкости проникнуть в пищевод. Да, это определенно лучше, чем есть еще живого дергающегося зайца.

Мне очень хотелось расспросить их обо всем, что случилось после моего отлета. Но птичьи возможности в этом плане оказались весьма ограниченными. Поэтому я лишь обвела всех троих внимательным взглядом, склонила голову на бок и издала вопросительный ухающий звук. По крайней мере, я надеялась, что они поймут, чего же я от них жду.

— Велислава больше нет, — тихо сказал Тадеуш.

Показалось, даже несмотря на то, что его брат стал чудовищем, мужчина скорбел о нем.

Я склонила голову, дав понять, что приняла информацию к сведению. Мы немного посидели в тишине. Сделав несколько глотков, слово взял Алексей. Мне нравилось снова слышать его голос. На самом деле, где-то в глубине души я очень радовалась, что он здесь. Но птица будто не пропускала часть настоящих эмоций. Возможно, сейчас это даже к лучшему. Нам нужны трезвые головы и ясные умы.

— Мы решили, что я не буду указывать в рапорте о тебе. Довольно и того, что они похитили Антонину. А эту мистику и чертовщину оставим в секрете. Иначе, боюсь, меня примут за умалишенного. И не только снимут с должности, но и упекут в соответствующие места.