Началось всё с пустяка – в начале восемнадцатого у меня вышла какая‑то незначительная ссора с редактором отдела Андреем Пановым. Теперь я уже и не могу вспомнить, из‑за чего мы сцепились – то ли он не хотел брать какой‑то мой материал, то ли я отказывался от неинтересного задания. Подобные споры у нас, журналистов вообще дело нередкое. Но в этот раз дело зашло как-то слишком далеко. Мы с Андреем Бог знает в чём обвинили друг друга, обменялись оскорблениями, вспомнили старые обиды… Разгорелся скандал, я пошёл на принцип и, не слушая уговоров коллег, пытавшихся помирить нас, уволился. Впрочем, особенно не переживал, веря, что с моими связями и известностью работу найду мгновенно. Однако, прошло несколько месяцев, а подходящая вакансия не попадалась. Предложения были, но то газета казалась недостаточно солидной, то должность невысокой, то оклад не устраивал. Всё бы ничего, но наши с Ритой сбережения подходили к концу, и надо было на что-то решаться. Я ухватился за первую попавшуюся возможность – устроился корреспондентом в «Вечёрку». Это был серьёзный шаг вниз по служебной лестнице, да и платили мало. Чтобы выжить, приходилось суетиться, унижаться, искать халтуру…
И беда не приходит одна – в январе двадцатого умерла наша Света. Девочка где-то подцепила простуду, которая быстро развилась в менингит, и несмотря на все усилия врачей, угасла за несколько дней. Эта смерть унесла с собой и наш с Ритой брак. Ещё у гроба малышки между нами начались ссоры, посыпались бесконечные взаимные претензии, соревнующиеся друг с другом в нелепости. Одному упрёку жены суждено было стать моим проклятием. Засев в мозгу подобно личинке, он развился в отвратительную гусеницу, которая и ныне грызёт мой мозг своими маленькими острыми зубами. Случилось так, что за две недели до болезни нашей девочки мы с ней оказались в магазине игрушек. В одной из витрин Света увидела фарфоровую куклу «Синди» – глянцево-розовое существо, утопающее в синих шифоновых волнах. Она стала просить купить эту куклу, у меня же не хватило денег. Света от обиды расплакалась и отказалась идти, так что мне пришлось взять девочку на руки и вынести из магазина. Это ничтожное событие стало главным камнем преткновения в наших с женой отношениях. Все мучительные две недели, когда умирала Света, наши страдания, волнения и переживания странным образом слились на этом ничтожном факте подобно тому как солнечные лучи, пройдя через стекло лупы, объединяются в жалящий сгусток света. Не проходило дня после похорон, чтобы Рита не вспомнила об этой проклятой кукле. Она упрекала меня в чёрствости, в жадности, строила на этой истории целые многоэтажные теории, подтверждающие чуть ли ни то, что именно из-за меня заболел ребёнок. Я оправдывался как мог, выдумывая многочисленные оправдания. В один день говорил, что не купил куклу потому, что игрушки той марки опасны для детей из-за химических красок, в другой рассказывал об опасении, что девочка разобьёт фарфоровое чудище и поранится осколками, в третий выдумывал полудетективную историю со ждущим товарищем, опоздавшим автобусом и глючным банкоматом. Эти ссоры, наконец, начали преследовать меня настойчивых кошмарах, от которых я не могу отделаться и ныне.
Первое время я не понимал Риту, не понимал зачем ей нужны эти бесконечные скандалы, зачем она мучает себя и меня. Но, наконец, осознал, что жена попросту ищет причину уйти. Порвать со старой жизнью, оставив в прошлом всё: мёртвого ребёнка, мужа-неудачника, весь наш постылый, скомканный быт, в котором холодно и неуютно, у которого, как у увядшего цветка, нет будущего.
