Возвращение в Триест - страница 6

В тот последний день на острове отец отыскал ее, когда уже смеркалось и сверчки давно уступили место цикадам. Отец прибежал к маяку запыхавшись, и Альма впервые убедилась, что она ему дорога, что ему страшно ее потерять. Отец взял ее за руку и потянул вниз с каменной ограды то ли грубо, то ли испуганно. Он словно собирался сказать ей что-то, но потом передумал, и они просто пошли к лодочному причалу. Теперь Альма иногда думает, а не является ли наследием тех дней с отцом ее способность молчать рядом с теми, кого любит, тот навык, которого она никогда в себе не замечала, пока кто-то не обратил на это ее внимание.

В тот день катер ждал их у пирса, и они сели на него, не оборачиваясь, оставив позади Бальбек, который, скорее всего, был Замком, не зная, вернутся ли еще когда-нибудь. Они вышли на палубу и облокотились на поручни, наблюдая за пенными гребнями волн, рассекаемых носом катера на два симметричных веера. Далекие огни материка казались точками, чуть крупнее звезд и только немного теплее, и, пока катер плавно приближался к берегу, на море опустилась ночь.

– Ты должна кое-что усвоить, Альма. Это очень важно, – сказал внезапно отец во тьме между водой и небом. – В жизни можно иметь какую угодно свободу, но если нельзя говорить и писать то, что думаешь, значит, что-то очень скверное уже близко.

Она поняла, что он имеет в виду голубой блокнот, а не просто учит ее жизни.

– Ты знаешь, что это за человек, с которым я сегодня говорил?

– Маршал Тито, – гордо отвечает она.

– А знаешь, кто он?

– Диктатор! – ей показалось, что самое время блеснуть этим словцом, которому ее научил дед.

– Кто тебе такое сказал?

Альма почувствовала, как напряглась рука отца, и знала, что он сверлит ее взглядом в темноте. Альма уткнулась взглядом в воду за бортом. Нет, она никогда не выдаст деда, в их семье считалось, что стукачество – это подлость и низость, достойная только высшей степени презрения. Надо сказать, что в доме никогда не скупились на презрение.

– Без Тито страна не победила бы нацистов, – отчеканил отец. – Когда война закончилась, он решал, на чьей стороне быть: с Советским Союзом или с Соединенными Штатами, – это тебе известно?

Он замолчал в ожидании, что Альма что-нибудь ответит.

– А мы с кем? – спросила она, помедлив.

– Я и ты – мы ни с кем, – объяснил он. – Когда вся власть у двух человек, то они рано или поздно друг с другом договорятся, и единственное, что можно сделать, это не быть ни с кем, не дать собой распоряжаться, думать своей головой.

– Но Штаты и Союз не люди!

– Со странами то же самое, – сказал он. Потом он мягко приподнял ее лицо за подбородок, заставил повернуться к нему, чтобы удостовериться, что она не пропустит в темноте его слова. – Пусть это кажется странным, но иногда страны ведут себя совсем как люди. Представь себе двух людей, которые ненавидят друг друга: Штаты и Союз, и пытаются всеми способами заручиться дружбой третьего, потому что рассчитывают так стать еще сильнее. И Штаты, и Союз попытались покорить маршала Тито, как сирены в легенде об Одиссее, каждый сулил свои подарки. Но никогда нельзя верить тому, кто кормит тебя обещаниями, понятно?

Альма кивнула.

– Нет, это важно. Ты правда поняла? – Он стоял так близко, что она могла ощущать тепло его дыхания.

– Да.

– Нужно помнить об этом всегда. В твоей жизни будет куча людей, готовых посулить тебе свою дружбу, свою любовь и верность – то самое, что нет никакого смысла обещать, то самое, что просто есть, и всё, или же сходит на нет.