Возвращение Жигана - страница 14

Полагаю, вы не станете настаивать на том, чтобы я расписывал здесь все прелести русских похорон, обряда, истово ненавидимого всеми нами. Однако подходит срок, и мы вновь исполняем все его дурацкие каноны: сидение вокруг дощатого, обтянутого саржей гроба, вынос гроба на люди, плачи и прощания во дворе дома под фальшивое громыхание «реквиема про Ту-104» в исполнении трех полупьяных лабухов, узкое, тесное утыканное крестами и полуразвалившимися оградками кладбище, через которое приходится тащить гроб на вытянутых руках, порой рискуя свалиться в чью-нибудь обвалившуюся могилу, и снова прощание, и истошный рев труб, и вдупель бухие могильщики, не успевшие вырыть могилу, стреляющие чирики, «а то, мля, сами рыть будете», но их надо ублажать, ибо больше никто не позаботится о том, чтобы спустить гроб на веревках в отверстый зев могилы. А потом – комья земли и опять на автобусе домой, где заботливые бабушки-соседушки уже накрыли столы, и водяра льется рекой, и поминальщики едят и пьют, и снова и снова повторяют этот процесс, пока все не окосеют, как китайцы, и не начнут драться, петь, а кое-кто и в пляс пускается…

Глядя на все это, я в душе дал себе клятву, что постараюсь быть похороненным где-нибудь в Англии или Голландии, где близкие, ежели они у меня к тому времени там будут, уложат меня в полированный, инкрустированный гроб, усыпанный цветами, и попросят гробовщика хорошенько меня набальзамировать, а прощаться со мной будут в стрельчатом костеле под звуки органа, и пастор и тишине прочтет надо мной по-латыни псалом номер такой-то, и буду я лежать на лужайке, под аккуратным камушком, и вокруг будут разбросаны такие же камушки, под которыми лежат такие же благообразные англичане или голландцы, и ждать своей очереди предстать перед нашим общим Господом. Но пока, чтобы добиться этого, кое-каким сукам придется еще очень даже постараться. Во всяком случае, я сделаю все, чтобы им пришлось попотеть. Кровавым потом.

Когда гроб задвигали в серый автобус, исполнявший в нашем городе обязанности катафалка, ко мне подошел старикан в очках и, похлопав меня по руке, сказал:

– И это надо пережить, Жорочка.

Я хотел было сказать ему, чтобы обошелся без фамильярностей, но осекся, узнав в нем нашего с Олегом старого учителя литературы Павла Ивановича по кличке «Компот». Кличка эта явилась производной от «комбата», а наш кроткий учитель на фронте и в самом деле командовал истребительным артиллерийским батальоном и, говорят, давал фрицам прикурить.

– Сам-то при деле или как? – продолжал интересоваться Компот.

– Да, у меня все в порядке, работаю на фирме, – отвечал я.

– Вот и хорошо. Надолго к нам? Нет? А жаль. Увидел бы, как много изменилось в городе за эти годы.

– Я уже замечаю.

_ Да, все меняется, хотя и не так быстро, как хотелось бы. Но все-таки когда-нибудь все наладится. И тогда, слава Богу, люди будут нормально воспитывать своих детей – так чтобы они любили свой дом, любили жить в доме, а не скитались по улицам.

– Да, хотелось бы знать, кто придет на смену нынешнему поколению, – в тон ему ответил я.—Но не думаю, чтобы они были лучше нас.

_ Перемены должны быть. И они обязательно будут.

Я посмотрел на собеседника. У него были песочного цвета волосы, очки и желтая кожа на лице. А возраст не поддавался определению.

У гроба, кроме нас с Диной, стояли еще две соседки.

Мужчин было катастрофически мало, учитывая, что мне как прямому родственнику те же обычаи не разрешали носить гроб. Однако его уже надо было поднимать и тащить, а тащить было некому. Положение спасли двое мужчин, которые пришли к самому выносу тела: один лет пятидесяти, второй – двадцати трех – двадцати пяти. Сразу можно было сказать, что они бармены. Отличительная черта профессии – шея в белоснежном воротничке и при бабочке. Но все их изящество пропадало при взгляде на пыльные ботинки. Они подошли и встали чуть поодаль от нас, склонив головы и опустив руки. Затем, когда пришло время, они бодро подхватили гроб спереди, а мы с Компотом взялись сзади. Никогда не представлял, что это окажется такой тяжестью. Сбоку забежал еще и шофер автобуса, спасибо ему. Музыка грянула дурным медным ревом.