Возвращение Жигана - страница 19

– Да, бедная девочка. – промямлил Иваныч.

Я достал из бумажника полтину и протянул ему.

– Возьмите. Это на чистку вашего пиджака.

– Нет-нет, Григорий Сергеич, я не возьму, – забеспокоился Иваныч.

Но я знал, что он возьмет, и в конце концов он сломался.

– Я считаю, нам все равно необходимо выпить где-нибудь вместе, – предложил я.

Иваныч посмотрел на часы.

– Я вряд ли смогу, – сказал он, – через двадцать минут мне надо быть на работе.

– А вы? – обратился я к Котику.

– Я готов. До шести я свободен.

– В таком случае, я прощаюсь, – сказал Иваныч.

В его голосе чувствовалось сожаление из-за того, что он упускает хорошую возможность нажраться на халяву. Мы пожали друг другу руки.

– Спасибо, что пришли. Я действительно очень благодарен, – сказал я.

Он опять расчувствовался.

– Это меньшее, что я мог сделать. Олег был хорошим парнем, одним из лучших. В нашем поколении, – уточнил он.

– Да, – подтвердил я.

Еще какое-то время мы стояли на месте, потом Иваныч встрепенулся:

– Ладно…

Он еще раз пожал мою руку, развернулся и стал по диагонали переходить улицу: руки в карманах, расстегнутый пиджак развевался на ветру.

Я повернулся к Котику.

– Пошли.

Мы двинулись по улице в направлении, противоположной тому, в каком ушел Иваныч.

Угол Зеленой и Парковой, улицы, которая вела обратно к Свободной, находился метрах в двадцати от забора. Котик стал автоматически поворачивать, но увидев, что я продолжаю идти прямо, остановился и молча наблюдал за мной. Я стоял у забора и смотрел на остатки травы, – туда, где раньше было болото. Два парня с фабрики тащили в здание какой-то ящик. По-прежнему тарахтел токарный станок.

Котик оказался за моей спиной.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего особенного. Просто смотрю.

По дороге в «Карусель» я позвонил по межгороду. Котик ждал недалеко от автомата, прислонившись к стене у почтового отделения.

Дозвонившись, я услышал голос Нелли:

– Алло, я вас слушаю.

Подобная официальность означала, что муж был дома.

– Я перезвоню, – сказал я, – скажи Герцогу, что ошиблись номером.

– Извините, мне кажется, вы не туда попали, – поняла меня Нелли.

– Я надеюсь, что за время моего отсутствия твой бюст не стал менее обворожительным? – поинтересовался я.

– Ничего, ничего, все в порядке, – сказала она и повесила трубку.

Мы вошли в «Карусель». Я очень хорошо помнил этот кабак, несмотря на то, что был здесь в последний раз лет двенадцать назад.

Еще подростком я только начинал ходить по таким заведениям, но в приличные места нас не пускали. Собственно говоря, нас не очень-то туда и тянуло – уж очень поганое было место, особенно по субботам. Вообще, он слыл самым гнилым местом в городе. Кто-то однажды заметил, что наилучшая реклама для «Карусели»: «До десяти – тошниловка, после десяти – мочиловка». Естественно, я начал ходить туда сразу же, как только научился пить пиво. Немалым преимуществом этой дыры перед всеми другими была ее круглосуточность даже в брежневские времена. К «Карусели» во времена моей юности съезжались шоферюги-дальнобойщики, таксисты, отъездившие смену (а таксопарк был за углом), блатные, обшманавшие пару-тройку прохожих в городском парке, да еще неподалеку тормозил автобус с завода «имени XXII партсъезда», выгружая вторую и забирая третью смену сталеваров.

Словом, редкий вечер здесь обходился без хипиша. В одно из моих первых посещений – это была пятница – сначала все было абсолютно спокойно. Публика мирно сидела за столиками (кстати, это вообще был единственный в городе бар со столами и стульями, остальные были стоячими), накачиваясь трижды разбавленным пивом с мерзким привкусом стирального порошка, оно носило символическое название «Русь». Я на минутку выскочил отлить (туалетов в барах тогда не было, приходилось отливать в ближайшем подъезде, во дворе, у гаража или машины в компании трех-четырех таких же страдальцев, и наши пенистые, душистые струи, смешиваясь, сливались в единую речушку, которая бодро выбегала на проезжую часть). Так вот, вышел я из вполне благообразного гадюшника, а когда вернулся, то свет не горел, три витринных двухметровых стекла были высажены, а внутри царил кромешный ад – пыхтенье, вопли, треск костей, звон разбиваемой посуды. Я сдуру сунулся было туда, но меня перехватил наш вожак Минька и утащил за собой. Подобные истории происходили в «Карусели» регулярно до той поры, пока там не нарвался на нож Володька, сын начальника горотдела милиции. На следующий же день «Карусель» сожгли дотла. Так она и простояла, обгорелая, зияя пустыми стеклами, как бы в назидание всей блатоте и пьяни, чтобы знали с кем связываться, до тех пор, пока начальник не сменился, а нового не подмаслили, и «Карусель» вновь закрутилась на радость всему разгульному и блатному миру.