– Что? Я н-не понимаю, о чём ты, – говорил он, лукаво улыбаясь.
Ну вы, мужчины и зверы, дураки. Не понимаете, что всё гораздо сложнее, чем вам кажется.
– Если ты подумал, что мы с Фениксом.
– Знаешь, в одной книге я вычитал берское выражение… «Бранятся – только тешатся». Вот, – припомнил он. Вновь его улыбка дрогнула.
– Мы… Это не совсем так, Олав.
Кажется, именно на этих словах его плечи вдруг опустились. Руками он прочно держался за посох.
– Ох, – только и выдавил он.
– Ну, ничего! – вырвалось у меня, и я непроизвольно похлопала Олава по плечу. – В любом случае спасибо тебе. Я… Я узнала много нового, вот!
И снова почувствовала тот самый запах, который, как я думала, скоро совсем забуду.
Зато Олав воодушевился. Хоть и пальцы его только сильнее сжали посох.
– Я… рад, что п-помог.
Его улыбка слабела. Я взяла было Олава под локоть, но тот остановил меня движением руки.
– Послушай, Олав… Это правда?
– Что? – тихо отозвался он. Я едва слышала его в той лагерной кутерьме, которую улавливали мои уши.
– Ну… Что тебе так больно, когда ты чувствуешь что-то хорошее? Радость, счастье…
– Благодарность, желание помочь… Да, правда.
Казалось, он сказал это непроизвольно. Заученно.
– Прости, я… – Не зная, что сказать, я отпрянула.
– Я понимаю, Мира, в-всё понимаю, – ответил он мягко, как старший братец, которого у меня никогда не было. – Ты не хочешь меня обидеть.
– Да! Это я и хотела сказать.
Неловкое молчание. Уши окунулись в свист горного ветра.
В тот миг Олав обернулся на далёкие вершины. Здесь, на склоне, они напоминали рисунки, наброски. До сих пор мне порой кажется, что я во сне, а тело моё по-прежнему в Звёзграде, а завтра – по-прежнему свадьба.
Слава Матушке, Феникс появился вовремя.
– Рядом с нимфами проклятие, кажется, усиливается. Не представляю, что чувствовали мои предки, – проговорил Олав, опуская взгляд. – Сердце сжимается… Порой будто вот-вот лопнет. Зато, когда начинаешь бояться, боль проходит.
Он согнулся – разбитый, поверженный… Он не знал радости без боли, счастья без страданий. Что бы я ни говорила о Фениксе, о неслучившейся свадьбе, мои невзгоды – лишь мелкие неприятности по сравнению с его бедой.
– Зачем ты тогда продолжаешь это делать? Зачем помог мне и Фениксу? Мог ведь этого не делать – вряд ли бы что-то сильно изменилось.
– Но изменилось же. – Сквозь боль слишком юный конунг улыбнулся. – Я хотел сделать вас двоих счастливее… пока ещё способен.
Моё сердце разрывалось на кусочки от его слов. Олав… Что они хотят с тобой сделать? Они хотят пожертвовать твоей жизнью в обмен на жизни всех… Нет, не верю! Должен быть выбор! Должен быть другой путь! И я заставлю Феникса и всех вокруг в это поверить.
– Знаешь что, Олав? – торопливо сказала я, положив руку на его большое плечо и сжимая её.
– А? Д-да? – Он удивлённо дрогнул от моей хватки.
– Выбор есть всегда, – сказала я, глядя ему в глаза. Прямо в его светлые, неверящие, но ищущие глаза. – Верь мне. И тогда всё будет хорошо.
На этом я отпустила его и помчалась обратно в лагерь. Я придумаю… Я что-нибудь придумаю!
Обязательно, Олав! Обещаю, Феникс! Я всех вас спасу!
* * *
Вдалеке виднелась вершина. Отсюда, за десятки аршин, она казалась недосягаемой. Но вскоре, спустя одно трудное путешествие, мы смогли достигнуть её порогов. Ещё немного – и мы будем там. Там – на одном из Алмазных Пиков. Там – на самом высоком из них, Материнском Пике.
