Овидий. «Любовные элегии»
Занятия по терапии проходили в новенькой, девятой по счёту больнице Минска, за которой сразу закрепилось простое народное имя «девятка». Местные власти ужасно гордились ею и регулярно водили туда иностранные делегации. При этом считали своим священным долгом заметить: «Между прочим, это у нас всё бесплатно!» Пока один из гостей заморских не сказал слегка поморщившись: «Ну… у нас такие больницы тоже бесплатные». Однако на студентов, до сих пор видавших только старые, по сто раз отремонтированные больницы, она произвела впечатление не меньшее, чем стеклянные бусы на австралийских папуасов. Шёл обход, Боровая Нина Борисовна – преподавательница терапии, представляла новых больных, а Бродяга стоял и думал о том, что сегодня у него свободный вечер, денег нет и до зарплаты восемь дней. Стипендии он не получал. «Ладно, что-нибудь придумаем», – решил Валера. Ничем не обоснованный оптимизм сильно облегчал жизнь и, самое главное, каким-то чудесным образом менял действительность. Погружённый в сугубо личные проблемы, парень не замечал ни просторных палат, ни картин никому не известных художников на стенах светлых коридоров. Просто скучал и ждал вечера…
– Послушайте! Нет, вы только послушайте, какие бесподобные хрипы, какая замечательная крепитация! Типичное двустороннее воспаление лёгких, точно как в учебнике, – восхищённо воскликнула Нина Борисовна. (Крепитация (crepitation) – звук, напоминающий треск, хорошо прослушиваемый в легких с помощью стетоскопа. Этот звук возникает либо в дыхательных путях и альвеолах во время их раскрытия при вдохе, либо в результате прохождения воздушных пузырьков через жидкость. В здоровых легких такие звуки обычно не прослушиваются.) Отличный врач и наставник, Боровая добросовестно и щедро передавала свои обширные знания и богатый клинический опыт студентам. У неё был единственный, однако существенный недостаток: когда Бог делил чувство юмора, в очереди она стояла последней, поэтому шуток не понимала вообще. Они её пугали и повергали в уныние. Положение усугублялось повышенным чувством ответственности за всё, что происходит в зоне её жизнедеятельности. Валера таких людей не любил и не жаловал. Но преподавательница была добрым и порядочным человеком. И он, скрипнув зубом, простил ей врождённый дефект, как прощают заике или горбатому то, что от них совершенно не зависит. В конце концов, она же не виновата, что такая уродилась. «И главное, помогает больным людям, – решил Валерка. – А я уж как-нибудь потерплю… Скукотища-то…»
– Ну, а что мы видим на кардиограмме? Слуцкий! Я к вам обращаюсь! Вы что, не слышите?! – нетерпеливо воскликнула Боровая.
На самом деле Валерка всё слышал, да только кардиограмма для него, как древневавилонская клинопись, – тайна за семью печатями. А Боровая, знай себе, наседает: «Что мы видим на кардиограмме, да, что мы наблюдаем?» Взял Валерка эту шифрограмму, сделал вид, что усиленно думает, и вдруг заметил: она вложена в историю болезни как раз там, где анамнез (история болезни) написан. Он быстренько пробежался по диагнозу и списку болезней. Закрыл папку, поднял глаза к потолку, как бы размышляя, и говорит:
– Та-а-к… частичная блокада пучка Гиса, ишемия и гипертрофия левого желудочка.
Однако Валерка знал, что такая «осведомлённость» его не спасёт. Всё равно Боровая попросит показать, какой конкретно зубец на этой шифрограмме за какие изменения в сердце конкретно отвечает. Поэтому решил отшутиться и добавил:
