Глубоко вздохнув, он выждал, когда ослабели гулкие удары в груди и висках. Затем достал пачку папирос, и, по-прежнему не спуская глаз с Джан, размял розоватый мундштук.
– Герцеговина Флор! Московские?! – уважительно сказал уже знакомый Конину лейтенант, так придирчиво проверявший его документы на театральной площади.
– А я вижу, вы тут больше к немецкому привыкли, – капитан Конин кивнул на ближайший стол. На нем пестрели этикетками, расписанными готическими буквами, пузатые бутылки.
– Курить в районе буфета запрещено, – заявил лейтенант.
Конин невозмутимо перетер зубами папироску, щелкнул зажигалкой, прикурил, спрятал пачку папирос в карман и прищурился – прямо на него семенила статная блондинка в крахмальной наколке. Держа поднос на отлете, эффектно покачивала тугими бедрами.
– У нас, правда, не курят, товарищ капитан, – кротко улыбнулась Конину официантка
Конин смял пальцами папиросу, усмехнулся официантке в ответ…
– Строго тут у вас…
Девушка остановилась, окинув Конина с головы до ног многозначительным взглядом.
– Как сказать… А я свободна… сегодня… после концерта…
– Намек понял, – кивнул Конин, старательно не заметив, как вспыхнул недоброй завистью правый глаз дотошного лейтенанта.
– Вы на работе, товарищ официант, – сухо процедил лейтенант. – Следуйте далее…
– Иду, иду, товарищ Шилов, – пропела блондинка, и, уходя, обернулась к Конину:
– У нас вино есть грузинское… Захотите поухаживать – прихвачу бутылочку…
– Шагай, шагай, шалава, – не выдержал Шилов.
– Хам, – хмыкнула лейтенанту официантка и удалилась, лавируя между столиками.
– Отцы нам дали. Напареули и цинандали, – нравоучительно сказал прямо в лицо опешившему Шилову Конин.
– Вы… – Шилов хотел тут же поставить капитана на место, но банкетный зал внезапно наполнили грохот каблуков, подбитых гвоздями, отодвигаемых стульев, гортанная заморская речь. Веселые, ловкие брюнеты ворвалась в помещение. Вместо гимнастерок они все, как один, были одеты в ладно скроенные заграничные френчи, украшенные крестами, медалями, среди которых иногда попадались и советские боевые награды.
– Французы. Этих еще не хватало, – с глубокой сокрушительной горечью выдавил из себя Шилов, улыбаясь гостям. Он повернулся к Конину, но капитана рядом с собой не нашел.
– Погоди, вальдшнеп, узнаем какие у тебя перья, – присвистнул лейтенант и огляделся. Капитана точно нигде поблизости не было. Пропал.
– Здравствуйте, товарищ Инин, здравствуйте… А мне уже звонили из Главпура, сообщили о вашем приезде. Сколько же это не видались? – генерал Демидов долго тряс руку Инина. Обычно сдержанный и скупой на эмоции, генерал на этот раз не собирался скрывать радости. Военкор даже расчувствовался.
– Полгода, – сверкнул толстыми линзами очков Инин.
– Хорошо, что к нам собрались… Тут такие дела творим! Нам есть о чем рассказать, а вам написать… Для истории! – генерал Демидов тряс руку военкора
– Да я в дороге подсобрал малость материала, но ваше мнение о ходе операции вашей армии, товарищ командующий, для меня будет особенно ценным.
– Где побывали? В каких частях?
– Вот у летчиков в эскадрилье «Нормандия-Неман». Встретил там старого знакомого. Еще по Парижу.
Инин указал на стоявшего рядом с ним летчика – на его парадном мундире красовался орден Боевого Красного знамени, через левое плечо была перекинута портупея, а к ней прицеплена сверкающая алжирская сабля с темляком, свитым из золоченых нитей.
