– Позже, Кира, позже… – пробормотал я.
Я поднял глаза и заметил взгляд Лиры – она явно услышала мои слова и смотрела на меня насмешливо. Наверное, вспомнила вчерашнюю шпильку Валова о том, что мне придется спать одному. Чтобы заставить ее посерьезнеть, я спросил:
– И почему ты носишь перчатки?
Как я и думал, едва наметившаяся улыбка моментально испарилась.
– Чтобы не замараться, – пробормотала она после паузы.
Юра заглушил двигатель и вопросительно уставился на меня. Я открыл дверь и, обернувшись к Лире, сказал:
– Вряд ли на нашей новой работе тебе удастся не замараться, Лира.
Я вылез из машины. За невысоким забором виднелся ухоженный садик и аккуратный дом с красивым разрисованным крыльцом.
– С кем он живет? – поинтересовался я у водителя.
– Ни с кем. Один живет.
– Слепой?
– Он научился сам за собой ухаживать, – сообщил Никольский. – Каждый день к нему заходит сестра, она живет тут по соседству с мужем. Помогает, видать…
Молодец мужик, подумалось мне, раз не опустил руки и остался вполне трудоспособным после потери зрения. Справа от ворот находился гараж для машины, вот только, судя по пожухлой траве вокруг гаража, в него давненько никто не въезжал.
– Видно, раньше он ездил на машине, – шепнул я Лире, которая неслышно подошла сзади и исподлобья разглядывала участок. Мне стало жалко Дробышева.
Залаяла собака. Спустя минуту из дома вышел мужчина в непроницаемо черных очках, с растрепанными пепельными волосами, одетый в растянутый свитер грубой вязки и потертых джинсах с вытянутыми коленями. Руки и подбородок его были вымазаны чем-то красным, и я на миг представил, что он только что ел сырое кровавое мясо, как зомби из фильма…
– Кузя! – прикрикнул он на пса, и тот, умолкнув, залез в будку. – Кто там?
– Здравствуйте! – заговорил своим гнусавым голосом сержант. – Мы от Константина Викторовича Валова, он вам звонил.
– Ах да! – вспомнил Дробышев, улыбнувшись. Он стоял по другую сторону забора совсем рядом, и я убедился, что красное вещество на его лице и руках – не кровь, а скорее краска. – Да, конечно. Я понимаю, любые показания могут быть полезны. Я постоянно слушаю радио об этих ужасных нападениях. Хотя толку от меня будет мало: я почти ничего не помню… Сколько вас?
Опередив Никольского, я ответил:
– Трое. Меня зовут Евгений Гардер, рядом со мной Юрий Никольский и Лира Станкевич.
Почему-то мне хотелось, чтобы Дробышев ясно представлял ситуацию. Меньше всего я желал бы держать его в неведении, пользуясь слепотой. Я еле удержался от того, чтобы не начать описывать нас всех.
– У всех троих красивые фамилии, – неожиданно отметил Дробышев, вновь слегка улыбаясь. – А у девушки – имя тоже. Мне как-то неудобно называть свою вполне обычную фамилию… Я – Павел Дробышев.
– Очень приятно, – заговорила Лира. Кажется, она также хотела проявить себя, чтобы Павел услышал ее голос.
Дробышев чуть повернул к ней голову.
– Взаимно, – ответил он. – Заходите. Калитка открыта.
Он повернулся и уверенно зашагал к дому, не пользуясь тросточкой и не держась за стены. Мы проследовали за ним на веранду, оттуда – в гостиную, которую, судя по всему, переоборудовали в нечто вроде мастерской. У окна стоял небольшой диван, накрытый старой, испачканной красками простыней, у противоположной стены находился мольберт, на застеленном газетами полу валялись выдавленные тюбики масляных красок. Возле дивана притулились табуретки – четыре штуки.
