– Увы, помочь ничем не могу. Я уже давал показания… В тот день, четырнадцатого сентября, я был сильно пьян… Как и тринадцатого, и двенадцатого… Как и несколько лет до этого. Видите ли, я злоупотреблял алкоголем… Сейчас абсолютный трезвенник. Этот изверг излечил меня от алкоголизма, если так подумать. В общем, я шел по улице вечером, тут недалеко. Кто-то, как я понял позже, меня ударил по затылку. Я не слышал, как он подкрался, хотя, если бы он подошел с громкой песней и маршируя, как солдат на плацу, я бы не оглянулся… Очнулся на следующий день с жутким похмельем, неописуемой болью и без глазных яблок…
Он замолчал. Непроницаемое лицо в черных очках не выражало эмоций. Мы тоже молчали, подавленные рассказом. Я пытался представить, каково это пережить. Фантазии не хватило.
Тишину нарушила Лира:
– То есть вы ничего не помните? Совсем? Может, помните хотя бы запах этого человека?
Дробышев криво улыбнулся.
– Я помню разве что запах собственной рвоты…
Мы с Лирой переглянулись. Она покраснела, потом побледнела.
– Но… как бы вы ни были пьяны, вы должны были почувствовать, когда он… ну…
– Я не почувствовал, – согласился Дробышев. – По голове он ударил слишком сильно, чуть не убил. Это уже позже он стал соизмерять силу удара. Я же был первой жертвой как-никак.
– Что ж, – проговорил я, – тогда мы пошли…
Слепой художник проводил нас до калитки.
– Найдите его, ребята, – сказал он напоследок. – Найдите это чудовище, пока он не натворил еще больших бед. Не сдавайтесь! После всего этого я прекрасно понял, что сдаваться нельзя, как бы плохо тебе ни было.
Денек выдался муторный во всех отношениях – и в плане погоды, и нашей с Лирой деятельности. Погода, кажется, сама не знала, чего хочет: вроде бы собирался дождь, уже и пахло дождем, но холодный ветер прогонял свинцовые тучи над городом, и в итоге до земли не долетело ни капли. В такую погоду у метеочувствительных болит голова и ломит суставы. Я, к счастью, к этой категории людей не относился, но погода меня угнетала, особенно сегодня, когда мы до обеда мотались с визитами к жертвам Слепителя.
После Дробышева Юра, шустро вертя баранкой, помчался назад, в микрорайоны, где жила Свиридова Лариса, вторая жертва.
Пока ехали по трассе, Лира пробормотала так тихо, что я едва расслышал сквозь гул двигателя:
– Не пойму… Тут нет закономерности…
Я повернулся к ней. Лицо у нее было мрачное, глаза расфокусированы.
– Ты о Дробышеве?
– Да… Он не вписывается в последовательность Фибоначчи ни по времени появления, ни по месту.
– Ну и что? Слепитель в то время еще не определился с заскоками, вот и всё.
Лира покусала губу.
– Ну, не знаю…
– Чего ты не знаешь? – ухмыльнулся я.
Лира помолчала, потом ее будто прорвало:
– Ну, как ты не можешь понять, Женя? Это же неправильно… Это… это… не вписывается в систему, такую красивую и безупречную! У Слепителя есть вкус, извращенный, конечно, но есть, а тут Дробышев портит всю картину.
У меня отвалилась челюсть. Под моим пристальным взглядом Лира потупилась и слегка покраснела.
– В тихом омуте черти водятся, а? – спросил я. – Ты еще скажи, что влюблена в Слепителя…
– Дурак! – выпалила Лира. Щеки у нее запунцовели еще пуще. – Я пытаюсь его понять, и больше ничего!
– У тебя хорошо получается. И что ты предлагаешь? Ну, не вписывается Дробышев, и что?
– Пока не знаю, – неохотно проговорила Лира, глядя в сторону. Я заметил, она вообще редко поддерживает зрительный контакт во время разговора. – Но этот случай с Дробышевым подозрительный…
