Лицедей довольно ухмыльнулся, мне показалось, что еще немного и он погладит меня по голове, как послушного ученика.
- Хороший вопрос, мой дорогой Мейн, очень хороший. А лучший – кто такая Настя. Будешь в Библиотеке, поищи старый словарь древнего хаоского, узнаешь много нового. Мне пора.
Хаосит встал, отряхнул кше, хотя, конечно же, на нем ни осталось и следа травы, грязи или чего-то еще. Мне показалось, или Кхай пытается сбежать? Было бы логично остаться и поговорить с Настей, но Древний явно стремится убраться побыстрей, пока девушка не очнулась. Бездна с ним, мне это только на руку.
- Открыть портал возле Дома?
Я спросил из вежливости, так как у всех древних есть свои возможности по хождению между мирами, и действительно, Кхай лишь отмахнулся.
- Кстати, бесплатная подсказка, обрати внимание на слово «вновь» из послания Девятого Хранителя.
За спиной Лицедея развернулись огромные черные крылья, и он слитным движением взмыл в темнеющее небо, оставив меня на растерзание горстке ответов, вороху вопросов и просыпающейся аркх’саашат. Только не это…
[1] «Осколок разума», название для потусторонних духов, остатков личности некогда живших хаоситов. Применяется как идиома «белый саа’ле» - нечто нереальное, невозможное, или как ругательство (хаоский).
11. ГЛАВА 10. Вещие сны. Настя
Где-то между явью и сном возвышается Храм,
Темный Храм, где вершатся бескровные жертвы…
Мне опять снился Храм. Только на этот раз я наблюдала за происходящим со стороны.
Был яркий солнечный день, небо потеряло свою свинцовую краску и стало вдруг абсолютно голубым. Море не шумело сердито, а нежно мурлыкало песню прибоя. Трава сияла свежей зеленью, такой, какой она бывает лишь ранней весной. И только легкий запах голубых орхидей напоминал мне, что я все еще в той самой долине, что когда-то так напугала меня в кошмарах.
А сейчас я наслаждалась видом Храма. Больше не было серых, мрачных развалин, поросших мхом и лишайником. Стены возвышались белыми волнами, увитые побегами голубой орхидеи - мелкими цветочками в узорном хитросплетении темно-зеленых листьев и стеблей.
За внешней стеной скрывался внутренний двор, мощенный черной мраморной плиткой с голубыми прожилками. По краю двора извивался тенистый коридор, обрамленный многочисленными тонкими колоннами, увенчанными маленькими статуями Зверей Хаоса. И коридор, и двор был полон Метаморфов. В первичной и в звериной форме, они стояли, лежали, сидели на ступенях коридора, на плитах двора, освещенного ярким солнцем, которого нет. Реш вели неспешную беседу, лениво текущую в лучах дневного светила, или просто лежали на черном мраморе, или как вон та чайка-переросток устроились на самой верхотуре и наблюдали за происходящим. Все они чего-то ждали.
И это что-то как раз начало происходить.
Из тени дальнего коридора выступила тонкая фигура, облаченная с серебристый плащ, скрывающий ее с головы до пят. Фигура плыла к середине двора и по мере ее приближения Метаморфы расходились, пятились в тень.
Тишина стала полной и абсолютной, той самой, что из первого сна – когда звуков нет вообще. Наверное, так звучит смерть. А потом запах орхидей усилился стократ, стал почти осязаемым и откуда-то с неба полилась тихая мелодия. Играла скрипка, играла так нежно, так печально, и под аккомпанемент ее плача плащ мягко стек к ногам девушки. Она легонько качнулась, возвела руки к небу и затанцевала. Подчиняясь мелодии, она танцевала медленно и плавно, неспешно как долинная река в своем русле, как снег, падающий тихим декабрьским вечером. Но к первой скрипке присоединилась вторая, и музыка зазвучала быстрее, тихий снегопад сменился осеним листопадом, мельканием ярких листьев и пряной горечью первого эля. Из тени стали выходить Метаморфы, они брались за руки и становились в круги по трое-четверо и пускались в пляс вместе с серебристым вихрем. А танцовщица уже была вихрем. Музыка стала еще быстрее, к скрипкам присоединились барабаны, флейты, гитары, уже целый оркестр играл эту быструю и зажигательную песню жизни. Ее кше вздымалось серебристым костром, в котором сгорали все печали этого мира и сотен, тысяч других миров.
