Что заставляло его жить? Что не разрешало перейти границу между миром мёртвых и живых?..
Ненависть и месть!
Вот два чувства, которые изо дня в день заставляли жить.
Месть! За убиенную семью, за отобранные территории, за свою честь.
Раны зажили, но боль… теперь она была неотъемлемой частью существования. Она пронизывала тело, словно молния небо. А потом расползалась по всем конечностям, следом принося неслыханное удовольствие от мягкости, ведь только так понимаешь, насколько хорошо, когда ничего не беспокоило. И каждый раз, выныривая из сна, оставалось ощущение – не приложи усилия, не цепляйся за явь – остался бы в нави навсегда.
С тех пор, как Тверд познал цену предательству и женскому коварству, он забыл, что умел улыбаться. Забыл, что умел радоваться. Забыл, что умел жалеть. Холод поселился в его молодое сердце, отражаясь колючими льдинками в серых глазах.
А ещё княжич себя убедил, что меч дружинника, Шляпко, предательски и подло проткнувшего его со спины – убил само сердце, вместе с душой, оставив холодный рассудок.
Рана на лице постепенно превратилась в тонкий шрам. Он тянулся по скуле к виску, и уже не так пугал, как в самом начале. Постепенно Тверд привык к своему новому облику – он казался обыденным, вот только селяне частенько оборачивались вслед, когда княжичу них появлялся за необходимым для жизни в лесу.
На самом деле, Твердомир жизнью обязан Богдану. Когда приёмный отец вместе с ним выпрыгнул в окно, то основной удар принял на себя. Когда подоспели дружинные-предатели, бывший телохранитель отца в который раз преподнёс урок стойкости и выносливости. Разил воинов, всеми силами защищая своего преемника. Тверд плечом к плечу сражался с наставником, пока его не поразил меч Шляпко.
Богдан вынес его тогда на руках, сам едва не теряя сознание.
Потом выхаживал… А затем, спустя несколько недель, заставил подняться и учиться жить заново.
С тех пор прошло несколько лет. Но воспоминания до сих пор терзали душу, а боль от утраты выжигала остатки сердца.
– Вставай, – утро ещё только показалось в мелкое окошко лесной хижины, а наставник уже толкнул Тверда.– Пора посмотреть в глаза тому, кто подло хотел лишить тебя жизни.
Младший княжич не перечил. Он вообще мало говорил. Быстро встал, умылся…
Захмелевший Шляпко возвращался из соседнего села в деревню. За скверный характер и постоянные стычки с другими его прогнали из рядов княжьей дружины, и он всё чаще придавался пьянству и бездельничеству. Напевая незамысловатый мотивчик, неровно шагал по лесной тропинке и не сразу заметил Тверда.
Младший княжич остановился, глядя прямо в глаза бывшему дружинному. Шляпко непонимающе улыбался, не чувствуя опасности. Да и тяжко было углядеть в мощном и заметно возмужавшем Тверд того тощего паренька, которого оказалось так легко пырнуть мечом в спину.
– Тебе чего? – хмельно икнул Шляпко, чуть покачнувшись.
– Убивать тебя буду, – безлико отозвался Твердомир.
– Чем? – гоготнул бывший дружинный.
– Руками, – прилетело холодное слово, и Шляпко изумлённо покосился туда, откуда раздался звук. Когда наткнулся взглядом на Богдана, в ожидании остановившегося между ближайших сосен и равнодушно взирающего на происходящее – тотчас перестал скалиться. На лице мелькнула тень осознания. Испуг, недоумение. Шляпко безотчётно отступил назад: – Э-э-э, мужики, – выставил ладони. – Т-Т-Тверд?.. – Мертвецки побледнел. Узнавание давалось с трудом и скрипом. – Княжич?.. Выжил значит? – спиной наткнулся на ствол дерева, и так вытянулся по нему, словно ища укрытия, желал с ним слиться.
