Опять тишина…
– Богомила! – раздосадованно толкнула дверь, и она со скрипом распахнулась
Боянка глухо взвизгнула и отскочила, едва с порога не навернувшись.
– Дурная совсем?! – нахохлилась Любава, не желая признаваться, что сама от страха чуть не завизжала. – Либо со мной иди, либо не пугай! – зашипела гневно.
– С тобой!–клацнула зубами Боянка и крепко вцепилась в руку младшей княжны. Любава и виду не подала, а на деле… была рада компании.
Так вместе шагнули в тёмные сени.
Пахнуло горьковатым запахом полыни, свежего можжевельника и чабреца. Неожиданно мяукнула кошка и тут же замолчала.
Девицы жались друг к другу. Вздрагивали от каждого нового звука, но упорно ступали дальше.
– Баба Богомила, – пропищала упавшим голосом Любава, готовая заорать, ежели что. С зашедшимся от ужаса сердцем, двигалась наощупь, куда ноги несли. При этом злясь, что ведьма отмалчивалась. А ведь по словам селян – она всегда дома! В какое бы время к ней ни заходили: в любую погоду, будь то день или ночь…
– Есть кто дома? – предприняла Любава очередную попытку докричаться до хозяйки. И уже в следующий миг сердце ухнуло в желудок.
– Заходите, коли пришли, – сварливый голос Богомилы раздался настолько рядом, что девицы шарахнулись прочь. Дверь, до которой оставалось всего ничего, распахнулась, являя пред очами Боянки и Любавы просторную комнатку, ярко освещенную пламенем из печи, во всю дальнюю стену. Не успели девицы и слова сказать, за спиной с громким стуком захлопнулась входная дверь, отрезая их от внешнего мира.
Небольшие окна завешаны пучками трав. Баночки, скляночки, мешочки занимали почти все стены и единственную полку близь печки. Из мебели лишь стол, лавка для сидения.
Любава и Боянка испуганно переглянулись и затравленно уставились на ведьму, ворчливо копошащуюся на заваленном травами и маленькими ступками столе.
Богомила казалась и старой, и молодой одновременно.
Морщинистое тёмное лицо. Свёрнутый, бородавчатый нос. Поговаривали, что в молодости Богомиле его сломал проезжий князь, когда показала она ему тайну великую: смерть князя от переедания. Не на поле сражения, не с мечом в руке, а за столом, обильно уставленным яствами да напитками.
Но облик ведьмы и без того был жуткий – одни глаза чего стоили. Косоватые. Один – зелёный, другой – тёмно-карий, почти чёрный. Не мог простой человек с такими родиться. Ежели только от нечистой… Потому и притягивали взор – всё, что окромя них было – уж не так пугало. Хотелось смотреть и смотреть в глубины зениц колдовских – затягивали в омут неизбежного. Обещали, стращали, манили.
А вот станом Богомила была стройна. Со спины вполне могла сойти за молодуху, ежели б не ужасное, грязное, потрёпанное платье, подвязанное передником.
И волосы… Ими ведьма была богата. Чёрные, густые, блестящие, ни одной седой прядки.
Потому и не понять – сколько лет Богомиле.
– Зачем пришла, княжна? – на Любаву устремились тёмные прорези глаз ведьмы. В одной полыхнуло зелёным. Старуха недовольно поджала губы.
– Уточнить кое-что, – промямлила Любава, растеряв всю храбрость.
Ведьма продолжала молчать, поэтому княжна решилась:
– Ты ушла с реки, а мы так и не узнали, почему нам привиделся один парень на двоих.
– Куда ушла? – нахмурилась Богомила.
Девицы вновь переглянулись. Любава оробела сильнее:
– С ведьминой заводи, – голос совсем стал тихим. А видя непонимание на лице ведьмы, княжна пояснила: – Мы ночью с Боянкой гадать хотели, а ты к нам вышла и помогла…
