Опешив и от тона собеседницы, и от прозвучавших упрёков, Роман поднял глаза и возмутился:
– Тогда, что вам от меня нужно, если я такой никчемный? Объяснитесь…
Крепко, ухватив удачу Серафима Львовна не собиралась выпускать её из рук:
– Не хамите Зуев. Наберитесь терпения. Так вот… Вы Роман заинтересовали меня лишь потому, что запечатлены на этом снимке. Вас единственного, кто изображён на фото, удалось разыскать. Вдаваться в подробности я не могу, а вот помощь мне ваша нужна. В чем, заключается помощь? Вы должны опознать Василину. То есть, при встрече с ней сказать нам, тот ли это человек.
Искренне не понимая, помощи ли просит собеседница или приказывает, Роман ответил:
– Как я могу её узнать? Мы не виделись пятнадцать лет. Она поди красавица. Я её после лагеря не встречал. Смена закончилась и контакты прекратились. Пятнадцать лет прошло. Тогда ей было лет тринадцать-четырнадцать…
Глубоко, вздохнув Серафима Львовна, заговорила размеренным и даже смиренным голосом:
– И всё же нужно попробовать. Есть подозрение, что девочка внешне не изменилась. Она не повзрослела и не постарела. Ей и сейчас на вид, как вы выразились тринадцать-четырнадцать лет.
Взглянув в изумлённое лицо Зуева, женщина на мгновение замолчала, потом заговорила вновь, но уже повышая децибелы своего голоса:
– Не смотрите на меня так Роман, слышите… Не смотрите. Я ещё в своём уме…
Достав из папки стопку пожелтевших фотографий, Серафима Львовна передала их мужчине:
– Посмотрите лучше, вот на это.
Вновь в руках Зуева оказались фотоснимки, но на этот раз целая подборка. По качеству, а также изображенным на фотографиях сюжетам они относились к двадцатому веку и везде в центре композиции присутствовала Василина. На одних снимках девочка позировала в окружении матросов, у которых на ленточках бескозырок читалась надпись «Аврора», на других стояла на заре пионерского движения в повязанном на шее галстуке, далее были несколько снимков Василины с улиц блокадного Ленинграда, а заканчивалась подборка фотографией из пионерского лагеря «Артек», где юные пионеры на групповом фото окружали «Дорогого Леонида Ильича».
Не скрывая изумления, Роман вернул снимки и задал женщине логичный в данной ситуации вопрос:
– Чья-то гениальная шутка? Неплохой монтаж…
Спрятав фотографии, Серафима Львовна ответила серьёзным голосом:
– Это мы и пытаемся выяснить. Она ещё засветилась в кинохронике одной из майских демонстраций на Красной Площади в конце тридцатых годов двадцатого века. Киноплёнку, которой много лет нелегко подделать это не цифровые видеофайлы…
Слушая пожилую женщину, Зуев не мог поверить, что терпит весь этот бред… Не выдержав, как ему казалась издевательств над своим разумом, Роман резко встал в полный рост и возмущаясь прикрикнул:
– Что за шутки?! Дамочка, у вас с головой всё в порядке?!
Уставшим голосом, Серафима Львовна ответила на эмоциональный выпад собеседника:
– Успокойтесь и сядьте обратно. Не мельтешите перед глазами. Я уже говорила… С головой, у меня всё в порядке, уверяю вас…
Опустившись на стул, Роман не смог успокоиться, и от возмущения его начало трясти. «Что за глупый розыгрыш – думал он – нонсенс какой-то.»
Исподлобья, он пристально посмотрел на женщину и заговорил грудным голосом:
– Для шуток и розыгрышей вы выбрали не самое моё счастливое утро. Я не расположен разделить с вами веселье. Если у вас на этом всё, то я лучше пойду.
