Враждебный портной - страница 21

как явствовало из привезенной бабушкой местной газеты, добрался до самых глухих уголков Республики Бурятии. Дом (а может, юрта?) бабушки как раз и стоял(а) в уголке на берегу глухого озера, и ей почему-то не хотелось, чтобы по дну проходила газовая труба. «Умрет, там все умрет», – сокрушалась бабушка. «Что умрет, рыба?» – поинтересовался любивший посидеть с удочкой на берегу Каргин, случайно вовлеченный в обсуждение этой проблемы. «Совсем нельзя будет плавать…» – горестно качала головой бабушка. Неужели она… плавает в этом озере? – изумился Каргин. Испорченное воображение услужливо нарисовало сюрреалистическую – в стиле Дали – картину: «Купание бурятской бабушки в газовом озере». Бабушка купалась в озере в тот момент, когда на дне прорвало газовую трубу, и вода в озере вспенилась как минералка в стакане, так что бабушка плыла в чешуе из серебристых пузырьков, как… русалка. Каргин быстро вышел вон, чтобы унять слетевшее с катушек воображение. Если беззубая бурятская бабушка в лисьем малахае на кого-то и походила меньше всего, так это на русалку. Потом ему была доверена честь довезти плавучую бабушку и Надю до гринписовской конторы, где сидели адвокаты, занимающиеся вопросами экологии и охраны окружающей среды. Они помогли составить безответные заявления в прокуратуру, арбитражный суд, международные организации защиты природы и ООН. Чем кончилось дело, Каргин не знал. В лучшем случае – трубой на развороченном дне. Но, скорее всего, осушением озера и переброской трубы на новый маршрут. Зная, как составляются сметы и ведутся работы по прокладке коммуникаций, Каргин был уверен, что дело кончилось именно этим: ни озера, ни трубы.

От разноязычной родни в Надины песни вплетались шифрующие (или возносящие смысл на недосягаемую высоту), если он, конечно, изначально в них присутствовал, слова. И русский язык у нее был особенный – простой, четкий, укороченный, как линейка для измерения предметов определенной длины.

«Я в Финке. Говорить дорого», – отвечала Надя, когда Каргин звонил ей много лет назад по только что появившемуся в те годы сотовому телефону из Питера, точнее, из дачного пригорода, где он держал свой первый – перестроечный – магазин. Он, как только такие телефоны появились, сразу купил два тяжелых, золотисто-черных, с откидывающейся крышкой-микрофоном и вылезающей антенной «моторолы» – себе и Наде. Используя стилистику Надиного русского, он называл их – «звониками».

«Звоник не платит за „звоник“, – возражал Каргин, – за Звоник платит Дима».

Но Надя, особенно если речь шла о бессмысленно потраченной копейке, была неумолима.

«Дос!» (до свидания), – отключалась.

Из немногих Надиных слов явствовало, что в данный момент она закупает товар в Финляндии (Финке). Другой цели пребывания в этой, как и в других, разделяемых в зависимости от расстояния на дальник и ближняк, странах, у Нади не было.

Иногда (если Каргин сильно просил не торопиться с досом), он успевал узнать, что она заехала в Финку через Бруснику (пограничный переход Брусничное), а возвращаться будет через Торфы (Торфяное), потому что товара много, а в Торфах у нее знакомая смена. Она берет в эту ездку в основном хозку (хозяйственные товары). Хозка занимает много места, так что через Бруснику, где считают, сколько сумок на рыло, никак.

Каргин пытался развивать Надин язык. К примеру, предлагал сократить