– «Придёт – не придёт?» – ёрзал на стуле в томлении Толик. Ногой мотать перестал.
Воспитательница Мариванна недовольно выбралась из-за своего стола, подошла к ним, опасно кренясь, как раздобревшая осенняя утка, то на одну, то на другую слоновью ногу и начала с нескрываемым раздражением читать нотацию:
– Вы меня когда-нибудь будете слушаться, бесталанные ушлёпки? Сколько раз можно говорить, что есть нужно медленно, тщательно пережёвывая пищу? Вечно торопитесь, как на пожар!
У белокурой Леночки, то ли от попавшей не в то горло крошки, то ли от мариванниного давления на неокрепшую детскую психику в голубеньких глазках заблестели жемчужные слёзки. Она приготовилась истошно, от всей души, зареветь.
– Не орите на Ленку! – сжал кулачки Толик: – Я все её брату расскажу. Он у ней на радио работает!
– Чо ты расскажешь, малахольный? – упёрла руки в боки воспитательница: – Сиди себе молча, жуй-глотай!
– Он Ленке на «тихом часу» в тувалете женицца предложил. Вот она и подавилась от радости! – громко, на весь зал, наябедничала сидевшая за их столиком девчонка в белых, каждый размером с её голову, бантах.
Дети как по команде перестали есть и уставились на молодожёнов…
– Чтооо?! – включила в притихшем зале сирену, почище корабельной, ошарашенная неслыханной дерзостью шестилетнего донжуана воспиталка: – Жениться?! В тихий час?! Да ты знаешь, чо те будет за такие предложения???
– Ну, чо? – вызывающе спросил поднявшийся со своего стульчика Толик. Безуспешно попытался подтянуть спущенный чулок.
– Выгонят тя отсюдова ко всем чертям! И родителям на работу сообщат о поведении. Вот чо!
– А мне самому надоели и вы, и етот ваш киринтин! – ответил дерзкий. Отпустил непокорный чулок, вперился мятежным взором во вторую снизу пуговицу на воспитательском почти белом халате.
– А ну-ка, пошёл сел за крайний стол, негодный мальчишка! Штоб ещё чего похуже девочкам не предложил! – и воспитательница вытянутой по-ленински рукой с оттопыренным указательным пальцем указала Толику направление движения.
– Пойдём со мной! – позвал он зарёванную Ленку, выходя из-за стола. Та отрицательно помотала хорошенькой головкой и увлечённо продолжила размазывать слёзы по румяному личику.
– А ну-ка, поди, умойся! – приказала ей воспиталка.
Леночка покорно встала и побрела, понурив головку и плечики, в злосчастный туалет смывать последствия неудачного сватовства.
К концу недели карантин в дошкольных учреждениях города был снят. Детвору в субботу, после замера температуры и тщательного осмотра медсестрой, отпустили по домам.
Дома мама наварила натерпевшемуся лишений Толику пельменей, насыпала в хрустальную вазочку чуть не полкило любимых им конфет «Мишка на Севере».
Мальчишка с отвращением посмотрел на еду, отвернулся и ушёл, не говоря ни слова, в единственную их комнату смотреть купленный недавно отцом телевизор «Рекорд-67». Мама в растерянности опустилась на табуретку…
По телевизору показывали мультфильм о влюблённом крокодиле, читавшем своей пассии – корове – стихи собственного сочинения. Звучали звериные вирши примерно так:
– «Бу-бу-бу-бу́,
– Бу-бу-бу-бу́…
– Бу-бу́! Бу-бу́!
– Бу-бу-бу-бу́!»
И декламировались влюблённым, что называется, «с выраженьем».
Толик, как и корова, не понимал по-крокодильи ни бельмеса. Посмотрев с минуту на романтические страдания пресмыкающегося, он зевнул, вышел в уборную и нос к носу столкнулся в коридоре с вернувшимся со смены отцом.
