– С днем рождения поздравить… – неуклюже стягивая куртку в тесной кухне, стараясь не задеть Свету, не дотронуться до нее первым, растерянно напомнил Рома.
– Наверное, почувствовал. – Света уже ставила на стол две чашки, что-то искала в шкафчиках, плавно перемещаясь и ничего не задевая, везде дотягиваясь.
Он смотрел на нее. А вот тело ее не постарело. Всё та же грация, всё та же плавность. И дело не в фигуре, хотя тут тоже придраться было не к чему. Просто у Светы была какая-то особая пластика, словно она танцевала всегда, словно порхала над гладью озера, слегка касаясь поверхности и оставляя круги на воде. Рома аж потряс головой, отгоняя от себя наваждение. Что же в этом баре для художников и поэтов ему наливали такое, что говорили, если он решился на такой отчаянный поступок, а теперь мыслит непривычными образами смотря на девушку своей мечты. На бывшую девушку своей мечты.
– Ты что, Ром? Голова болит? – участливо спросила Света.
Ну вот как у нее получалось делать всё так естественно, словно она не бросила его много лет назад, что бы выйти замуж за старшего брата. Словно они давно простили друг друга и виделись после этого каждый день.
– Нет. Ты извини. Просто мы слишком долго не виделись. И я слишком не сумел всё забыть. – признался он, а потом испугавшись своей откровенности быстро спросил: – Где Рэм?
Вечер поступков. Вечер признаний. И, похоже, вечер нехороших новостей. Лицо Светы снова дернулось, словно она сдержала порыв заплакать.
– У тебя там что в пакете? Ох, это же коньяк! Давай открывай, чай подождет. – к чашкам на столе быстро добавились две стопки. – Хоть выпью и пожалуюсь. А потом, надеюсь, усну от этого коньяка. Не сплю совсем. Наливай, Ром, и слушай. Рэм уехал работать куда-то на буровую вышку, и перестал выходить на связь две недели назад.
– Так можно через работодателя его найти. – тут же вклинился Рома.
– Подожди, я не с того начала, наверное. Давай чокнемся. Обязательно нужно чокаться, когда за день рождения… – Она выпила и, ничем не закусив, продолжила: – Я начну с начала. Ром, Ляля больна. Нет, ты подожди, послушай! Ты потом всё спросишь. Мне выговориться надо, Ром. Ляля больна, сильно больна. Порок сердца. Это страшно, Ром, это очень страшно, когда твой ребенок болеет тем, что нельзя вылечить таблетками, травами и мазями. Нужна трансплантация. Мы обили пороги всех больниц, всех администраций и управлений, всех начальников и чиновников. Никто не хочет делать что-то бесплатно, ты же, наверное, знаешь такую правду жизни. Ляля не виновата в этом, Ляля хочет жить. И мы очень этого хотим. Когда нам назвали сумму за операцию, мы чуть с ума не сошли. Это очень большая сумма. Пытались занимать, брать кредиты, заложили квартиру, всё равно не хватало. Рэм сказал, что продаст почку. Не в шутку сказал. Он же такой, ты знаешь его, он бы пошел на это. И тут вдруг ему предложили работу. Он куда-то сходил на собеседование и вернулся расстроенный. Сказал, что денег очень много можно получить, быстро выплатят, даже аванс назвали такой, сколько мы за год не заработали бы. Но есть странное условие: на работу берут только тех, кто без семьи, без детей и родителей. Я ему еще тогда сказала, что это какая-то несуразица, что такие условия не могут быть у нормальных работодателей. Он только руками развел, мол не я это придумал. Налей еще, Ром, только немного…
