– На врагов русской идеи? – Андрей кивнул. – Но где логика. Если враги, понятно кто, будят пса, они не понимают, что за этим последует? И почему пес с пятью ногами?
– Ну, так он же мифический, а не простая дворняга. Раз мифический, значит, он должен отличаться от простой собаки. А вот враги… Враги встают на одни и те же грабли всегда, потому что выдумывают неверный символ России. А какой он? Правильно, медведь. Но Россия не медведь, она – мифический пес, который дремлет среди снегов, и тревожить его сон куда опаснее, чем выманивать косолапого из берлоги.
– Зачетно. Мне понравилось. Реально понравилось. И прозвучало это гладко и образно.
– Просто я заранее приготовился. Шучу. Конечно, я об этом много раз думал.
– Ну, ладно Бердяев. Это прошлое. Как тебе Шевчук?
– А причем здесь русская идея и Шевчук? Конечно, он гений, но, по-моему, депрессивный. Возможно, оттого что долго на свете живет.
Евгений поднял сумку и бросил в нее книгу. Мокшаев это расценил как сигнал к окончанию разговора.
– Кстати, между прочим, – вспомнил Андрей, – ты как-то раз упоминал, что твоя деревня называется Филипповское. Случайно услышал.
– Да.
– Борское направление? Это недалеко от Каликино?
– Километров пять.
– Я в курсе. У меня там тоже дом.
– Где там? В Филипповском? Серьезно?
– На Жаренном Бугре.
– О как. Я тебя в деревне не встречал.
– Разные компании. Это покажется тебе странным, решишь, что я того или подвох, но я собирался пригласить тебя на свою днюху. В деревне.
– Это, в натуре, странно.
– Едва знакомы.
– А подарок?
– Да ладно тебе. Ты не грузись. Просто приди – вот будет подарок. В деревне мы еще словимся. Если не понравится – уйдешь.
– Ну, знаешь, так тоже не делают.
– Значит, составишь компанию, чтоб скучно не было?
– А твои днюхи проходят скучно?
– Да нет. Это всего лишь мне, пресыщенному жизнью подростку кажется, что на мир наступает тот самый пес.
– Тогда на откровенность. У тебя есть мечта?
– А в чем прикол?
– Если есть мечта, ну, цель, то надо к ней идти и не тратиться на остальное. И не будет скучно.
Мокшаева задумался и его взгляд ушел в себя, будто попал под действие гипноза. Через несколько секунд он пробормотал:
– Была у меня мечта. В детстве. – Андрей недобро улыбнулся, словно вспомнил о пакости, которая осталась безнаказанной. – В советском журнале «Веселые картинки», так вроде он назывался, однажды я увидел рисунок: мальчик в полосатой футболке стоял в кабине поезда и смотрел вдаль, держась за руль, или как эта штука называется у машинистов. Штурвал? Ну, в общем, пацан вел поезд. Художник изобразил его со спины, но так чтобы зритель мог видеть, куда он смотрит. Впереди были рельсы до горизонта, высоковольтные линии и еще что-то. Неважно. Рельсы и линии сходились в одной точке. Я тогда позавидовал пацану: вот эта профессия! Со временем желание стать машинистом прошло, но картинка осталась в памяти. Зато я понял, в чем заключалась мечта. В пути. Дело не в том, что я хотел стать машинистом или куда-то прийти. Такой цели не существовало. На самом деле я желал получить эту профессию лишь ради того, что бы стремиться вдаль, чтобы наяву пропустить через свое сердце ощущения дороги.
– Ну, ты и накрутил. Но тут дело не в мечте, а в смысле жизни.
– А у тебя какая мечта в детстве была?
– Свалить с этой планеты.
– Че, прям вот так? Взять и свалить?
– Я фантазировал в детстве, что являются пришельцы с другой планеты и предлагают мне, почему мне, не ясно, но предлагают полетать по другим мирам. И я соглашаюсь.
