Но рекли боги: «Земля – не место для смеха». Посему вышли Они к внешним вратам Пеганы, где, свернувшись клубком, дремала Чума, и разбудили ее, и указали на Харзу, и Чума, завывая, гигантскими прыжками помчалась туда через все небо.
Той же ночью Чума добралась до полей на окраине Харзы, и, пройдя сквозь травы, уселась и свирепо воззрилась на огни, и принялась вылизывать лапы, и снова злобно уставилась на огни.
А на следующую ночь Чума незримо пробралась в город сквозь смеющиеся толпы: она прокрадывалась в дома один за другим и смотрела спящим в глаза – пусть и сквозь закрытые веки, – так что с приходом утра люди эти вперяли взор в никуда, восклицая, что видят Чуму, которую никто другой не видел, и умирали, ведь зеленые глаза Чумы уже заглянули им прямо в душу. От Чумы веяло стылой сыростью, и, однако ж, жар очей ее выжигал людские души. И вот пришли лекари и кудесники, сведущие в магии, и осеняли они дома знаком лекарей и знаком магов, и поливали голубой водою травы, и нараспев произносили заговоры; но Чума все кралась от дома к дому и заглядывала в людские души. И жизни людей отлетали от Харзы, а о том, куда летели они, написано во многих книгах. Но Чума кормилась светом, что сияет в глазах у людей, и никак не могла насытиться; все более сырой и стылой делалась она, а жар ее глаз разгорался все ярче; ночь за ночью проносилась она вскачь по городу и не таилась более.
И взмолились богам жители Харзы, говоря:
– Вышние боги! Смилуйтесь над Харзой!
Боги же внимали их молитвам, но, внимая, указывали Они пальцем и подзадоривали Чуму. И, слыша голоса своих хозяев, Чума наглела все больше и тыкалась мордой едва ли не в глаза своих жертв.
Никто Чуму не видел, кроме тех, кого она поражала. Поначалу Чума отсыпалась днем в туманных лощинах, но все сильнее терзал ее голод, и вскакивала она даже при свете солнца, и припадала к груди своих жертв, и заглядывала им в глаза, и взор ее проникал в самую душу, а душа ссыхалась и сморщивалась, и тогда случалось, что Чуму смутно различали даже те, кого она до поры не коснулась.
Лекарь Адро, сидя в своем покое, при свете единственного ночника смешивал в чаше снадобье, призванное прогнать Чуму, как вдруг от двери потянуло сквозняком и дрогнуло пламя светильника.
Лекарь поежился от холода, и вышел, и закрыл дверь, но, обернувшись, увидел он, как Чума жадно лакает его снадобье; а в следующий миг Чума прыгнула и положила одну лапу на плечо Адро, а другую на плащ его, а еще двумя крепко обхватила его за пояс и заглянула ему в глаза.
Шли двое по улице, и сказал один другому:
– Завтра буду я вечерять с тобою.
И Чума ухмыльнулась широкой ухмылкой, которую никто не видел, и оскалила зубы, и, капая слюной, неслышно удалилась – поглядеть, в самом ли деле этим двоим суждено завтра повечерять вместе.
И вошел в ворота некий путник и молвил:
– Вот Харза. Здесь отдохну я.
Но в тот же день жизнь его отправилась в путь куда дальше Харзы.
Все страшились Чумы; те, кого она поражала, видели ее – но никто не прозревал в звездном свете гигантские силуэты богов, которые Чуму науськивали.
И вот все жители бежали из Харзы, а Чума принялась гоняться за собаками и крысами и наскакивать на летучих мышей, проносящихся в вышине, и все они мерли, и трупы их валялись на улицах. Но очень скоро Чума вернулась к жителям Харзы и принялась преследовать их там, куда бежали они, и поджидала у рек за чертою города, куда люди приходили утолить жажду. Тогда люди, все еще гонимые Чумой, возвратились обратно в Харзу, и собрались в храме Всех богов, кроме Одного, и вопросили Верховного Пророка:
