Их посадили в темную глубокую яму, еды не давали. Охранники говорили на непонятном языке, чеченская речь вперемешку с русским слышалась редко. Вместо питья раз в день спускали грязную вонючую жижу, два дня они не притрагивались к ней, а потом…
Несколько раз они пытались бежать. Каждый раз их ловили и избивали до полусмерти. Один из товарищей, Тимур, после побоев скончался. Его даже не вынули из ямы:
«Скоро и вы сдохнете», – смеялись бойцы.
В ту же ночь караульному захотелось потешиться, видать, наркоты наглотался, сволота. Бросал в яму камни, несколько раз помочился туда, выкрикивал ругательства. Пленники молчали.
«Эй, вы, шакалы, сдохли, нет?» – ваххабит посветил фонариком, ребята притворились мертвыми. Чтобы видеть лучше, охранник вытянул руку, наклонился… Он не успел даже пикнуть.
Одному богу известно, как им хватило сил отползти от лагеря. Утром их, наверное, нашли бы и прикончили. Но им опять повезло: на рассвете на них напоролась разведгруппа.
Сначала их лечили в госпитале, в Назрани. Друга не вытянули, через два дня тот скончался. Одна радость, что умер среди своих, похоронят, как следует, у себя на родине. Через две недели Сергея отправили в Москву долечиваться.
А потом – череда скитаний, унижений: с его группой инвалидности на работу не брали. Спасибо, встретил своего другана, еще с первой чеченской. Он его и пристроил на «работу». Оказалось, в группе еще двое ребят с Чечни. Вообще в бригаде все ребята отчаянные, пуль не боялись. А чего бояться, когда жизнь хуже смерти. Когда совсем на душе становилось черно, просил отгул, напивался до потери памяти. В последнее время работа стала почище. Вчера охраняли бригадира, он встречался с папиком в театре.
«Тоже мне, нашли место! Видно, папик и впрямь высоко летает: восседал в Царской ложе, как какой-нибудь генерал-губернатор. Судя по всему, выдал новое задание: бригадир велел собраться полным составом».
Сергей стал неторопливо одеваться.
«Уехать бы отсюда куда подальше, – с тоской думал он, – да куда? Страна большая, а деваться некуда – везде одно и то же».
К новой работе, хоть и не без труда, Елена привыкла. Из детской выходила только в случае крайней необходимости. Брюзжания хозяйки старалась не замечать. Хозяина, к великому счастью, она больше так и не видела, зато на малыша не могла нарадоваться. За те несколько недель, что она проработала в доме, ребенок заметно окреп, порозовел. Кушал всегда с удовольствием, не капризничал, а уж как улыбался!
Согласно расписанию в десять утра – прогулка на свежем воздухе. По настоянию Раисы Геннадиевны мальчика укладывали в коляску в доме: каждый раз она самолично проверяла экипировку. После высочайшего одобрения выходили на улицу. Лена обожала прогулки с малышом. Как правило, он засыпал через десять-пятнадцать минут гулянья. Почти два часа Елена была предоставлена себе. Можно было вдоволь любоваться высоким ясным небом, пестрым нарядом деревьев и кустов. Парковая зона, примыкающая к дому, почти всегда была безлюдной: можно было подумать, помечтать. Одно нехорошо – спуск с высокого крыльца. Как ни мало весил малыш, вместе с навороченной коляской груз был ощутимый, боль в пояснице все чаще давала о себе знать.
Выйдя в положенное время на прогулку, Елена обрадовалась: у машины со скучающим видом стоял Аркадий, шофер Валерия. «Парень здоровый, ему пронести вниз коляску – раз плюнуть».
