- Вдруг дорого будет, или мастер, какой нужен, а может, куда съездить захочется, – решил сразу не отступать.
- Ты Великий князь. Будет у тебя казна, тогда и съездишь. А пока забудь, поставила она точку в дискуссии.
- Мам, ну можно? С охраной, – перешёл на канюченье.
- Вообще, что я тут с тобой разговариваю. Марш к себе. Ишь, чего удумал. Играться ему охота, – сразу же возмутилась она такому обороту дела.
Я же от бессилия расплакался и ухватился за подол матери.
- Мам, ну, пожалуйста! Мам, я очень тебя люблю. Я буду тебя слушаться, – стал приговаривать под слёзы.
А что ещё тут придумаешь?
- Ну что с ним делать. Запомни сынок. Мужчины не плачут. Ты у меня кто? Правильно, мужчина, но ещё и Великий князь. Что подумают, когда увидят тебя плачущего? – и на это нашлись у неё аргументы
- Я больше не буду. Честно-пречестно. Никогда больше. Только не умирай, МАМ. Не оставляй меня, – сказал, вдруг вспомнив, что недолго она ещё будет править.
- Что ты такое говоришь сынок, – с этими словами она опустилась на колени, и плача стала целовать моё лицо.
Вот так, детские слёзы и не вовремя сказанные слова, сделали своё дело.
2. глава 2
Прошло уже два года. Мне на прошлой неделе стукнуло целых восемь лет. Казалось бы, прошло уже много времени. Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается.
Это я по наивности думал, что вот съеду с Москвы и всё, свобода, делай что хочешь. Ан нет. Всяких нянек только больше стало. Ещё и соглядатаи, от видных боярских родов. Вдруг здесь чего удумают, и без них. Детей из осиротевших родов почитай и не было. Вместо них бояре натолкали княжеских детишек, да из родов познатнее.
- Ты куда прешь! Сначала старшие идут, затем младшие, всё по счёту.
- Это вы-то, Жеря, старшие. Да не в жисть. Мы, Велико-Гагенские, ничуть не ниже вас. Это вы вон, Двишнекову говорите.
Диалог почти стандартный, каждодневный. Ругаются кстати не малолетние князья, а их няньки. Первые двое, из старшей ветви потомства Владимира Мономаха. А вот третий, как раз из сирот, откуда-то с Рязанщины. Ей богу, будь моя воля, «Опричнина» прямо тут бы и началась. Вот не думал, что в шесть лет стану так ненавидеть.
- Я сказал без мест, – вмешался в очередной раз сам.
Нет, меня, конечно, не послали, пусть бы только попробовали, но поморщились сильно. А вот на моих нянек посмотрели, как на врагов. Почто де, мол, ничему толковому меня не учат. Мои же делали вид, что их сии приземлённые материи не касаются. Как всегда, княжеских нянек такое положение дел не устроило.
- Смилостивись государь! Как можно без мест. Это же поругание всех наших традиций.
- Молча, сказано без мест, значит без мест. И не будет от такого никому поругания, и тем более всему роду, – продолжил гнуть свою линию.
- Государь как же так? Не было такого испокон веку. Деды наши жили по счёту, отцы, и нам заповедовали.
Нет, ну как вот с такими разговаривать? Ему, что в лоб, что по лбу. Честно, не виноват я, не выдержал, схватил какую-то корягу, и давай дубасить этого умника, да и вообще, всех кто попадался. Был бы постарше, без увечных бы не обошлось. Так, скорее, для острастки подучилось. Вот это было уже не как всегда.
Может, ничем это бы не закончилось, и так бы остался в положении загнанного волка, но бог милостив. Как-то всё это дошло до матери. Эффект оказался, как от бензина, подлитого в костёр.
Боярин Хохолков-Ростовский попал в опалу. За что, даже повзрослев, так и не понял. Пожил он ещё не долго, и умер в середине октября. Вроде бы своей смертью, во всяком случае, даже слухов об его убийстве не было. Обоих нянек, вызвавших великокняжеский гнев, посадили на кол. Обвинили их в покушении на Великого Князя Московского. Это сейчас не понять, но тогда подобное было почище святотатства. Ну, естественно, всё зависело от того, как истолковать.
