Позже Алина говорила отцу, до которого баба Вера донесла обо всем произошедшем, что почувствовала запах травы, которую курил Алеша со своей шкурой, поэтому решила прекратить этот мерзкий бордель. Седой (только этот неразумный кретин был способен поверить в подобную чушь) даже похвалил маму, а вот бабке, этой несчастной старухе, он вставил нагоняй. Бабушка никак не могла понять за все годы побоев, что лучше молчать, чем выслуживаться перед сумасшедшим сыном за чей-то счет, ведь от этого лишь ей самой бывало плохо. Что касается Алеши, он понял, что от жены соседа ему теперь уже никуда не деться.
Алина перестала контролировать свое поведение, она сбегала к любовнику в любое время, если того желало ее половое влечение. Отец начинал подозревать неладное. Да нет, до него дошло, что жена изменяет ему, но не дошло, с кем. Он стал безбожно колотить Алину в надежде выбить правду, пытался запирать неверную жену, но та находила неординарные выходы. Первый раз, когда тиран ушел к дяде Славе, мама выцыганила ключи у дедушки. После этого Седой избил и ее, и родного отца, а ключи у родителей отнял. Второй раз Алина перелезла с нашего балкона на соседний, вышла через чужую дверь с помощью хозяина квартиры, который был ввергнут в некое недоумение, вернулась в свой подъезд, но уже в квартиру любовника. Когда папе, сидевшему тогда на кухне очередного товарища по стакану, доложили, что его жена, словно мартышка, скачет по балконам, он впал в дикую ярость. Он так избил неверную, что той даже пришлось лечь на пару недель в больницу. Когда Алину выписали, она, так сильно за эти дни заскучавшая по любовнику, явилась сначала именно к нему. Отец не знал, что она дала деру раньше уговоренного времени и поехал за ней, но в назначенном месте ее не оказалось. Папа сразу понял, что мать у любовника, но он и не думал, что она так близко. Пока Седой пил с горя, Алина жила в соседней квартире и не выходила оттуда несколько дней. Своей невероятной привязанностью эта дикая кошка заставила Алешу полюбить себя, и он принял наконец эти отношения, которые сначала считал нелепицей. Он предложил Алине свое заступничество, но та отказалась, хотя ей и было приятно, потому что считала, что это доставит воз лишних проблем. Изменница пока была не готова к разоблачению и последующему разводу. Когда она вернулась домой, папа жестоко избил ее, неистово желая узнать имя того, кто был с ней все эти дни, но та лишь смеялась мужу в лицо, опьяненная своей любовью. Безмозглый Седой так ничего и не понял. В таком цирке мы кружились почти год.
Однажды летом мама снова куда-то сбежала, но уже не к любовнику, что для самого Алеши, считавшего мою мамашу уже почти своей собственностью, стало большим удивлением. Гулящей кошки не было сутки. Седой искал ее по друзьям и подругам, но тщетно. Озадаченный, он сидел на лавке и курил Приму (потому что на другие сигареты денег не хватило). К подъезду вышел Алеша.
–Здорова, Седой! Чего злой такой?
Отец ответил с печальной злостью:
–Представляешь, Алинка опять сбежала. Бросила нас с дочерью и шарахается по койкам. Вернется – прибью.
Я сидела рядом с отцом и болтала ножками в новых сандаликах, подаренных мне любимым дедушкой. Мне было привычно слышать такие разговоры, поэтому я даже не шелохнулась, ни один мускул на моем маленьком конопатом лице не дрогнул от мысли, что моя мать снова будет побита: мне было ее нежалко. Дикость, не правда ли? А вот на Алешином лице мускул дрогнул. И не один.
