– Сегодня в ваш Центр нагрянет проверка из администрации штата… очень любознательные ребятишки. Все-то их интересует, а уж деятельность доктора Коца в особенности.
Рита хитро прищурилась и еще сильнее сжала мою руку.
– Вот, собственно, и вся история. Узнав о проверке, я тут же отправилась к вам и предупредила всех, кого могла. Девочки отпустили пациентов и сами ушли от греха подальше, ну а доктор… доктор, разумеется, остался ждать визитеров, чтобы удовлетворить их любопытство. И я подумала, что вам-то и подавно лучше не встречаться с этими ребятами…
Она безмятежно улыбалась, а ее глаза, казалось, намекали на что-то такое, чего я никак не мог понять. Да я и вообще ничего не понимал. Рассказанная мне история никак не вязалась с услышанным за дверью кабинета Коца. Хотя если вдуматься, то просьбу не убивать можно было истолковать в переносном смысле. Но все равно оставался вопрос: где же находился обладатель низкого голоса, который никак не мог принадлежать этой пожилой даме с молодыми глазами?
* * *
В моей жизни бывают моменты, когда я вполне отчетливо ощущаю, что оказываюсь игрушкой каких-то неведомых сил – и чаще всего не могу вырваться, противостоять им, хотя понимаю, куда может завести такое безволие. С возрастом этих моментов становится все меньше. Видимо, силам, искушающим меня, я становлюсь менее и менее интересным. Но иногда они все еще разыгрывают меня, и тогда я могу оценить их специфическое чувство юмора…
Никогда не забуду свою самую первую ночь в тюрьме. Сначала меня томили ожиданием в предбаннике местной санчасти, потом долго держали в крохотном вонючем помещении на приемке с десятком-другим вполне милых, если не вглядываться и не принюхиваться, сокамерников. Помню молодого поляка, беззубого тощего наркомана. На почве наших общих, как ему казалось, славянских корней он проникся ко мне симпатией и в меру своего разумения пытался рассказать о местных правилах и порядках.
В камеру, где мне предстояло провести выходные, я попал только под утро, одуревший от усталости, и уже почти не соображал, где нахожусь. Держа под мышкой тоненький кожаный матрас, следом за молодой толстой надзирательницей я прошел по коридору и попал в огромное, напоминавшее физкультурный зал помещение – камеру-пересылку. На железных шконках, расставленных головами к низким перегородкам, неспокойно спали скрытые темнотой люди.
У тюрьмы особый запах. И дело даже не в немытых телах заключенных. Тюрьма пахнет страхом и тоской… В почти полной темноте я выбрал наугад первую попавшуюся свободную шконку, кое-как расстелил матрас и, стараясь не думать о том, кто лежал на нем до меня, провалился в сон.
Но спать мне пришлось недолго. По неопытности я выбрал шконку неподалеку от ярко освещенной туалетной комнаты, поэтому стоило чьей-то фигуре загородить свет, как я мгновенно проснулся, еще не понимая, что мне может грозить. Но никакой угрозы не было. А было наваждение. Щурясь от бьющего мне в лицо света, я увидел чернокожую женщину в белой полупрозрачной длинной майке. Покачивая широкими бедрами, она удалялась от меня, но когда на секунду обернулась, то на фоне сереньких предутренних окон я разглядел и роскошные тяжелые груди с выпирающими через тонкую ткань сосками, и темные пряди волос, и лицо – удивительно красивое и печальное. Я замер, еще до конца не осознав невозможности появления такой женщины, да еще полуголой, в мужской тюремной камере. А камера спала как ни в чем не бывало. Женщина помедлила, улыбнулась и двинулась дальше, прямо в туалет, позволив мне разглядеть стройные ноги, чуть прикрытые майкой…
