Таким образом, связность – это обмен или даже триггер; чувствительность – это личный разговор, приятный или трудный, или и то, и другое. Очевидно, что онлайн-платформы отдают предпочтение связности не только потому, что они подключены к сети, но и, возможно, ради прибыли, поскольку разница между связностью и чувствительностью – это время, а время – деньги. Опять же, слишком дорого.
С «исчезновением» тела исчезает и наша способность к эмпатии. Берарди указывает на взаимозависимость чувств и способности понимать смысл, «выдвигая гипотезу о связи между расширением инфосферы и разрушением сенсорной мембраны, позволяющей понимать то, что невозможно вербализировать, то, что нельзя свести к кодифицированным знакам». В среде онлайн-платформ «то, что невозможно вербализировать», считается избыточным или несовместимым, хотя каждая личная встреча учит нас важности невербального общения, не говоря уже о самом фактическом присутствии тела перед нами.
Но помимо заботы о себе и способности (действительно) слушать практика бездействия может предложить нам нечто более широкое: противоядие от риторики роста. В контексте здоровья и экологии беспрепятственный рост часто считается паразитическим или злокачественным. Тем не менее мы живем в культуре, которая отдает предпочтение новизне и росту через цикличность и возрождение. Само наше представление о производительности основано на идее создания чего-то нового, в то время как мы не склонны рассматривать поддержание жизненного баланса и уход как продуктивные в равной мере.
Самое время, чтобы упомянуть нескольких завсегдатаев Розария. Помимо дикой индейки Роуз и кота Грейсона (который сядет на вашу книгу, если вы пришли сюда почитать) всегда можно увидеть волонтеров, занимающихся обслуживанием парка. Их присутствие напоминает о том, что Розарий прекрасен отчасти потому, что о нем заботятся, и нужно приложить все усилия, чтобы спасти его от превращения в кондоминиум или просто чтобы розы выросли в следующем году. Волонтеры усердны, и я часто вижу, как посетители подходят к ним и благодарят за работу.
Глядя, как они рвут сорняки и укладывают шланги, я часто думаю о художнице Мирл Ладерман Юклс. Среди ее работ – «Мойка/Треки/Обслуживание: Взгляд снаружи», перформанс, в котором она мыла ступеньки художественной галереи Уодсворт Атенеум, и «Сенсорная санитария», когда Юклс одиннадцать месяцев пожимала руки и благодарила восемь с половиной тысяч работников санитарных служб Нью-Йорка, в дополнение к интервьюированию и погружению в их профессию. На самом деле с 1977 года она постоянно находится на положении свободного художника в Департаменте санитарии Нью-Йорка.
Интерес Юклс к «обслуживанию» частично был вызван тем, что она стала матерью в 1960-х. В интервью она объяснила: «Быть матерью означает, что нужно выполнять массу повторяющихся дел. Я стала подсобным рабочим. Я чувствовала себя совершенно оставленной своей культурой, потому что в ней не было возможности получить дополнительную работу». В 1969 году она написала «Манифест обслуживания искусства», в котором рассматривает демонстрацию работы по обслуживанию как искусство. Она говорит: «Я буду жить в музее и делать то, что обычно делаю дома для мужа и ребенка, во время выставки… Работа будет моим творчеством». Ее манифест начинается с описания различий между тем, что она называет силой смерти и жизненной силой:
